Но позже, за едой, я не смог удержаться от подколки:
– Если Билли Брэнсон такой энтузиаст, почему он сам не идет в армию?
– Он пытался. Его не взяли.
Такого ответа я не ожидал. Особенно с учетом того, как в последнее время шли военные дела. Но теперь, по крайней мере, устроенная им сцена обрела смысл. Дениза просто оказалась достаточно умна, чтобы понять, что Билли говорит не обо мне и не о ее погибшем брате, а о себе. Терпения и понимания у нее оказалось гораздо больше, чем у меня когда-нибудь будет.
– Дети у Дэрила большие? – спросил я. – Как Ким держится?
– Хоронили в закрытом гробу, к тому же они почти год его не видели, так что до сих пор как следует не осознали. Не осознали, в смысле, что он не просто уехал, а его больше
Она сменила тему, и я не стал настаивать. Первые полчаса я то и дело поглядывал на дверь, ожидая появления Вернона, но его все не было, и после пары кувшинов пива я забыл о нем. Еда давно кончилась, а мы с Денизой все говорили и говорили. Доказывая свою мысль, она наклонялась вперед и пощипывала подбородок. Этот жест, подобно машине времени, перенес меня в прошлое. С внезапной сентиментальностью я вдруг вспомнил, как мы однажды разговаривали с ней у фонтана в парке. Мы были детьми и поехали кататься на велосипедах; на ней была слишком длинная футбольная фуфайка одного из старших братьев; мы опаздывали в школу и нисколько о том не тревожились; я держал ее велосипед, а она наклонилась к фонтану напиться. Время, как бинокль, увеличило для меня эту картинку. О, в этот момент я видел Денизу одновременно и тогдашнюю, и нынешнюю.
Мы ушли из «Вигглз» последними. Вернона по-прежнему не было. Мы прошли к парковке – ни один из нас не был в состоянии вести машину, – и она спросила:
– Не хочешь зайти выпить стаканчик на ночь?
Я чувствовал себя немного сумасшедшим, поэтому провел рукой по макушке и ответил:
– Не интересует ли тебя, случайно, размер семь целых три восьмых дюйма?
– О господи, Джордж, твое чувство юмора нисколько не изменилось. – Притворяясь рассерженной, она хлопнула себя по колену. – Но ты все же можешь войти.
Но стоило нам устроиться на кушетке и отвинтить крышки с импортных бутылок с пивом, как Дениза снова заговорила о войне:
– То, что Дэрила больше нет, кажется каким-то… неокончательным, что ли. Неопределенным. Было бы понятно, если бы автокатастрофа, или рак, или еще что-нибудь страшное. Но эти бои, они как будто на другой планете. Наша жизнь здесь практически не изменилась… и вдруг, ни с того ни с сего, он мертв. Ты был в Ираке, Джордж. Как это было? Я чувствую, что ничего не знаю о тех местах, где погиб мой брат. Это нехорошо.
Мы сидели на кушетке рядышком. Я вдруг почувствовал, что уже очень поздно и мне стоило бы позвонить Бетани. Стоило поговорить с детьми и спросить, понравились ли им рождественские подарки. С другой стороны, сидеть рядом с Денизой было очень уютно. Легко. Да, я сидел на кушетке бок о бок с Денизой Макмуллен. Как будто кто-то взял последние двадцать лет и убрал в шкаф, а дверцу закрыл. Господи, как же я устал! Как чудесно было бы придвинуться еще ближе и положить голову ей на плечо. Я не стал бы лезть к ней с поцелуями, не стал бы расстегивать на ней блузку. Нет, я просто положил бы голову…
– Джордж?
– Да?
– Расскажи мне о войне. Что тебя больше всего поразило?
Думать было очень тяжело, и я с трудом удержался от вздоха.
– Э-э… с чего начать? Посмотрим. Так, пыль, конечно. Набивается всюду. И вода, тебя все время заставляют пить. Очень важно не допустить обезвоживания, особенно если приходится таскать на себе кучу снаряжения, но иногда доходило до того, что я, казалось, был пропитан водой насквозь и должен был все время писать. Ужасно неудобно. Но эта война другая, Дениза. Ситуация на земле совсем не похожа. Я ведь никогда не бывал в Багдаде. Даже близко от него не бывал. Честно говоря, я вряд ли могу дать тебе представление о том, каково там сейчас. Я работаю на другом фронте.
Она взяла мою руку и сжала в своей. Еще мгновение, и моя голова легла ей на плечо. Это было здорово, в точности как я представлял себе. Все остальное, казалось, отступило в тень. Весь остальной мир.
Она начала целовать мои волосы.
– Надо же, парень, стриженный под машинку!
Затем провела рукой по моей груди. Я открыл глаза и повернулся к ней; она поцеловала меня в губы. Я начал целовать в ответ, и вдруг то, что она делала, пробудило во мне прошлое – то прошлое, которое когда-то было единственным известным мне миром. Ее губы, тембр ее голоса… («Джордж, ты тоже этого хочешь?» – И она снова приникла ко мне.) Вкус ее губ тоже вызвал воспоминания, а с воспоминаниями накатило желание. Я почувствовал себя жутковато. Мне было очень хорошо, и в то же время я был близок к панике. Тепло ее дыхания, подзабытое напряжение и пульсация в паху… Я обхватил ее руками и крепко стиснул.
– Эй, полегче! – сказала она, пытаясь расстегнуть пуговицы на моей рубашке.
Несколько секунд я боялся напугать ее и выставить себя дураком, потому что еле удерживал рыдания, болезненные и благодарные… Но начал раздевать ее и понял, что этот процесс замечательно помогает отвлечься. Мне, по крайней мере, помог. Я расстегнул на ней джинсы и сдернул их вниз одним резким движением; о, белизна ее обнаженных бедер! Увидев эту сияющую вспышку, я понял, что хочу ее даже больше, чем воображал. Да, теперь все обстояло чудесно. Она смеялась и покачивалась, пытаясь удержать равновесие; я помог ей снять туфли и полностью освободиться.
– Вот это да, Джордж, похоже, ты по мне здорово соскучился!
Она провела рукой спереди по моим брюкам. Ладонь легла на вздутие, легко прошлась по одной стороне его, затем по другой. Мне снова пришлось бороться с всплеском, с настоящим взрывом эмоций. Она расстегнула пуговицу на брюках, затем «молнию».
– Так-так, Джорджи-Порджи.
Она наклонилась вперед и мягко обхватила губами мой напряженный член. Нежность, наполнявшая все ее движения, тронула меня чуть ли не до слез; время вокруг нас замедлилось. Я наслаждался чудесными ощущениями и одновременно видел, как будто в первый раз, изысканную линию волос, которая придавала верхней части ее лица подлинную красоту; впервые я обратил на нее внимание, когда мы оба были еще детьми. Она сосала, а я рассматривал знакомое лицо, замечал морщинки возле глаз. Я чувствовал себя так, как будто мы снова стали невинными юнцами; все казалось естественным, простым и правильным. Немного позже она отодвинулась и устроилась на кушетке поудобнее, но меня не отпустила, а потянула за собой. Она сказала:
– Давай же!
И с этими словами я снова влюбился в Денизу. Все остальное не имело значения. Если это звучит нелепо, мне все равно. Так было.
Внезапно мне захотелось, чтобы она тоже почувствовала это и поверила, что отыскала наконец потерянное. Мне хотелось трахать и трахать ее без конца, так чтобы эмоции выплеснулись через край и ей тоже захотелось бы плакать. Я наклонился к ней, а она закинула одну ногу на подлокотник. Я ясно видел, что она настроена совершенно иначе. Более игриво. И я достаточно хорошо знал Денизу, чтобы понять, что она слегка выпендривается или, по крайней мере, не прочь похвастать тем, что по-прежнему сохранила гибкость. В прежние времена она весьма успешно выступала в школьной команде по гимнастике. Тогда, да и позже, когда мы уже были женаты, она любила иногда во время секса принимать экзотические позы, закидывать одну, а то и обе ноги себе за голову. Откровенно говоря, в те времена меня это скорее отвлекало и сбивало с толку, чем возбуждало, но Денизе откровенно нравилось, и я никогда не возражал. В отличие от Бетани, Дениза всегда любила повыпендриваться.
Но теперь я вдруг понял, что мне это тоже нравится. Это качество я способен был оценить.
– Чуть-чуть сюда, Джордж.
