повелительно требуют, чтоб были самостоятельны Украина, Грузия, Армения.
И балтийские земли?
Нет, балтийские земли должны отойти к нам. В нынешней России двести десять миллионов жителей, разве это можно!
А сколько будет немцев после их объединения?
Не более ста миллионов. Это совершенно другое дело. Таков <должен> быть максимум. Вы думаете, что наш гостеприимный хозяин не желает расчленения России? Он этого не говорит, но, разумеется, желает. Как все демократы.
Во всяком случае, войны он не хочет. Это я знаю наверное.
Может быть. Однако если война начнется, то он выскажется за расчленение. Впрочем, это неточное слово. Зачем говорить: расчленение? Надо говорить за освобождение народов России, и этого повелительно требуют демократические принципы, следовательно, и принципы нашего гостеприимного хозяина. Надеюсь, так думают и французы, граф?
Русские так, кажется, не думают.
Если б так думали и русские, то их следовало бы повесить. Но кто же с ними будет считаться? Может быть, они хотят, чтобы мы, люди Запада, потеряли несколько миллионов людей, освободили их от большевиков, затем крепко пожали им руку и ушли домой, оставив им империю в двести миллионов жителей? Тогда они просто дураки. Нет, граф, с их разрешения или без их разрешения, мы отберем все, что будет только можно. Мы везде произведем плебисциты. У нас даже будет учебное заведение по производству плебисцитов. Все это детали, и говорить об этом преждевременно... Не нравится мне, что вы все усмехаетесь. Я люблю говорить серьезно. Когда будете расчленять Россию, к нам же обратитесь, правда? Мы о чем-другом еще очень подумаем. А здесь, ясное дело, поможем. Согласимся даже на ваш демократический соус.
— Я хотел бы вернуться к предмету нашего разговора. Наше превосходительство обещали дать мне аэроплан для вывоза того ученого.
Я? Обещал? Помилуйте! Я сказал, что охотно дал бы его нам. Если б он у меня был. Но у меня его нет. Откуда у меня может быть аэроплан? У нас и атомной бомбы еще нет! Как только это станет возможно, мы будем строить и аэропланы, и водородные бомбы, и вы можете быть уверены, что они будут получше советских и даже американских. Но сейчас у нас ничего нет.
Зачем же вы морочили мне голову, ваше превосходительство! Так и сказали бы с самого начала.
— Почему я должен был сказать с самого начала? Мне интересно было послушать вас. Но отчего же вам не попросить аэроплана у Сталина?
Как у Сталина? Опомнитесь. Зачем Сталин дал бы мне аэроплан для исполнения поручения американской разведки?
Очень просто, зачем. У него всегда первая мысль: провокация. Он создаст инцидент. Ваш аэроплан будет сбит, и в нем найдут два трупа. Тотчас будет установлено, кто летел и зачем летел и по чьему поручению летел. Быть может, при вас и при этом русском немецкого происхождения будут найдены и документы. Ведь вы кое-что с собой повезете? А если не будут найдены, то их можно очень хорошо составить, это делается.
Это, конечно, верно, но мне нет расчета лететь с тем, чтобы превратиться в труп.
А это благородный риск: они будут вас сбивать, а вы не поддавайтесь. Такова сущность военного дела... Да вот, он как раз входит! Я вас с ним познакомлю. Иосиф Виссарионович, разрешите представить вам американского разведчика, графа Сен-Жермена.
Да я его знаю! Он у меня и живет. Очень рад встретиться с вами, граф.
А я как рад! Вы без Макронов, Иосиф Виссарионович?
Без них. Надоели они мне. И Тиберия не взял с собой
Это Берию-то? Я так понимал на Капри, что это вы Тиберий. Держитесь от них подальше, Иосиф Виссарионович, от Макронов: любя вас, говорю.
Знаю я, как ты меня любишь! Или ты что-нибудь знаешь? Поговорить я вообще не прочь. Заходи как- нибудь скоротать вечерок. Сейчас не могу, должен поболтать с нашим дорогим хозяином. Ты о чем хочешь со мной поговорить? Об аэроплане? Отчего же нет? Надо подумать. У нас есть и американские аэропланы. Это, может быть, очень хорошая мысль... Ей Богу; ты мне нравишься. И я слышал, что ты играешь на виолончели.' Тарантеллу играешь?
Как же не играть, Иосиф Виссарионович! С большим удовольствием для вас сыграю.
Сейчас тут же и сыграй.
Нет с собой виолончели.
Должна быть виолончель, если я приказываю... У моей матери была коза. Ты очень на нее похож...
...Значит, не вышло?
Значит, не вышло.
Тарантелла кончается?
Для вас кончается... Вы по-прежнему согласны уехать только с удобствами?
Только с удобствами.
— Аэроплан ждет. Но будут приключения. Придется стрелять. Вы не в состоянии?
Я не в состоянии.
Как же нам быть?
Никак.
Не видите логического решения?
Не вижу логического решения.
Я вам подсказывать не хочу.
Не подсказывайте... Хотите водки?
Хочу. Возьмите сами в шкапу... Эту папку заметили?
Лгать не буду, заметил. — Стаканы на полке.
— Мы что ж, стаканами будем пить? Мне-то ничего, но вам при раке простаты?
— Мне и тем более ничего... Да, они в этой папке... Собираетесь меня убить?
Не говорите вздора... Что же вы намерены делать? Ведь теперь Иосиф Виссарионович о вас знает.
Этим я обязан вам. Позаботились?
Так всегда бывает: хочешь одного, а выходит прямо противоположное.
Да еще хочешь ли «одного»? Очень печально.
Очень печально. Скорее всего, вас арестуют сегодня же на заре.
Не все ли мне равно?
Вам, если хотите, все равно. И то не думаю. Конечно, рак простаты, но...
Только, пожалуйста, без рассуждений. Надоело.
Все-таки будем говорить логически. Допустим, вы надеетесь на операцию. Допустим, вы не хотите перелетать границу. Но чем же лучше сгнить в застенке? И потом ваше открытие... Ваши бумаги поступят на Лубянку. Что произойдет
