пропускал ни одного рыбного цеха по дороге, куда бы ни ехал, и здесь тоже решил задержаться.
— А я до Тони сбегаю, — сказал шофер, когда подъехали к воротам рыбного цеха, и выпрыгнул первым.
— Девушка тут одна работает, — пояснил Ласточкин, долго, с кряхтением выбираясь из тесной машины, — небывалой красоты. Погляди пока, если охота.
— Нет, — сказал Леша.
Вскоре Ласточкин вернулся на свое место и сразу стал беспокойно сигналить. Прибежал шофер, и двинулись дальше. По-осеннему быстро смеркалось, море заиграло огнями, как фокусник факелами.
— У какого причала твой «Ветерок» стоит? — как бы между прочим спросил Ласточкин.
— Возле пятого, — ответил быстро Леша.
Там обычно стояли корабли базы государственного лова, и Ласточкин распорядился, чтобы шофер ехал туда.
— Покалякаю с людьми.
— Зайца вашей хозяйке, наверно, оставлю, — предложил Леша. — Где там с ним на корабле возиться!
Шторм явно стихал, море ворчало глуше, и стрелка кренометра в каюте «Ветерка» едва покачивалась. Ласточкин с вороватой завистью оглядывал стену, узкую койку, маленькую фотокарточку Дуси, приколотую кнопкой к стене. Вспомнил свое, затосковал…
Леша спросил, чего хотелось бы гостю на ужин.
— Свежую селедку, жаренную в масле, да хамсу с луком, а? — сказал Ласточкин робко.
— Это просто.
— Просто, а дома у меня не могут.
Леша вышел, а Ласточкин все примеривался к каюте. Сказал вслух Дусиной карточке: «Ишь ты, где плаваешь!»
Что, собственно, нашел бригадир в этой радисточке? Глаза большущие, а сама мелковата.
«Ну, ведь красивых на всех не наберешься, — подумал он тут же. — Красивых мало, а нас, желающих, э-ге-ге! Моя Аня тоже не бог весть какая писаная. К тому же разучилась тушить хамсу с луком. Или не хочет. Дома готовит какая-то Лизка».
Чем это он так огорчился? Не тем же в конце концов, что его не кормят дома тушеной хамсой? Мог бы попросить — накормили. Авось и Лизка из рыбачек. Тут, у моря, все на рыбе выросли. Пирога с вареньем не испекут, а уж рыбу!.. Он вдруг обнаружил, что не знает, кто эта Лизка, откуда. Все же живет в его семье, человек со своей судьбой. И что Дуся — жена бригадира с «Ветерка», он не знал.
А сейнер жил своей жизнью. За тонкой стенкой кто-то кашлял. Кто-то неведомый, неизвестный… Над головою тюкал топорик, — может быть, кололи щепу для камбуза — для него, Ласточкина, старались. Кто он здесь — начальник или пассажир?
Он прислушивался, не зная, какого ждать ответа. В глубине сердца потихоньку скреблось странное смятение. Чужой? Ах, да какая разница? Никто не спрашивает об этом, никто не спросит.
Отчего ему захотелось поболтать с этим бригадиром? О чем? Просто потянуло…
Когда Леша вернулся в каюту и повесил на крючок свой берет, где-то в глубине корабля очнулся и заработал мотор.
— Что такое? — спросил Ласточкин.
— Механики пробуют движок, — сказал Леша, расчесывая светлые волосы. — После ремонта.
Двигатель бил в уши таким звонким стуком, точно стоял у самой двери. Сейнер вздрагивал. А когда принесли блюдо хамсы, щедро залитой густым томатом, и большущую черную сковороду, на которой рядками, расплываясь от нежности в масле, лежала сельдь, Ласточкин не стал смотреть на рыбу. Он, невольно подавшись вперед, глянул за распахнутую дверь — и обмер.
Городские огни, сбиваясь в кучу, слабо мерцали вдалеке. Темная прохлада пролетала за стенками каюты. И, словно его сорвало с места и вышвырнуло наружу, Ласточкин вскочил и вмиг очутился на палубе, у самого леера. Внизу, разрезая темень и толчею волн, льнула к борту белая пенная струя, словно выстреленная из брандспойта. Сейнер проваливался в ночь ходовыми огнями: красными слева и зелеными справа.
Прижавшись к стене, чтобы не мешать Ласточкину, Леша так и стоял, ожидая, что будет.
— Куда идем? — тихо спросил Ласточкин, возвращаясь.
— В море.
— Ты в своем уме или нет? — прошептал Ласточкин. — А ну, командуй назад!
Леша не шевелился. И Ласточкин понял, как смешон и жалок.
— Украл ты меня, значит? — в беспомощной ярости спросил он.
— Как хотите, так и думайте, — усмехнулся Леша.
Перед рассветом «Ветерок» бросил якорь в открытом море. На двух дорках — двух больших лодках — Леша со своими рыбаками ринулся в обход Серых скал. Рыба, пережидавшая ночь в глубинах, теперь плотными косяками всплывала на поверхность моря кормиться. Выжидающе кружились над волнами крупные чайки-мартыны, перекрикиваясь резко и нетерпеливо.
Край неба впереди завалило рыхлыми облаками. Жгучей каплей упало в них солнце.
Шустрые дорки, стуча моторами, окружили косяк. Леша кинул сеть, и вскоре на «Ветерок» уже выгружали рыбу.
— Не выглядывал? — с беспокойством спросил Леша у рулевого, косясь на свою каюту.
Ласточкин не выходил ни ночью, ни утром, и это было тревожно и досадно. А что, если так и не глянет он на море, на улов, не увидит всего, что хотел показать ему Леша. Просидит до нового вечера в заточении, а там, на берегу, задаст Леше неслыханную взбучку. И отберет у него бригаду, и эти легкие дорки, и сейнер «Ветерок», на котором столько хожено мимо полынных берегов с птичьими бухтами да безмолвных огоньков-мигалок на мачтах погибших в военные годы судов — «топляков». Отберет?! И пусть. Ладно! Черта с два — ладно! Лучше бы не зарываться ему, а ловить, как все ловят, возить, как все возят… Хоть на собственных дорках!..
Леша толкнул дверь каюты. Ласточкин, одетый, в плаще, лежал на койке, сунув руки под крутой затылок, и смотрел в потолок.
— Доброе утро, — негромко сказал Леша.
Ласточкин рывком повернул к нему голову. Его покрасневшие за ночь глаза сверкнули устало, на голом виске набрякла мертвенно-синяя жила.
— Я с тобой не хочу говорить. Понятно? — рявкнул он. — Садись.
— Пожалуйста, — Леша сел.
— Ты решил мне свой характер показать, — колотился в тесной каюте зычный голос Ласточкина, — но у меня свой есть.
— Конечно, — подтвердил Леша.
— Ты член партии? — спросил Ласточкин, не слушая его.
— Кандидат.
— Будешь и в райкоме отвечать!
— Конечно.
— Что — конечно? — почти взревел Ласточкин.
— Буду отвечать, — Леша встал.
— А сейчас свяжи меня по радио со штабом. Я потребую, чтобы тебя немедленно вернули на берег.
— Рация не работает, — твердо сказал Леша, и вокруг его сжатых губ выдавилась белая каемка.
— Угу, — Ласточкин остервенело сжал кулак.
— Я рыбу взял, — тихо сказал Леша, — пойду, мне некогда.
И отступил за дверь. У камбуза распорядился, чтобы гостю отнесли завтрак. Не видел, как Ласточкин по-стариковски неуклюже поднялся с койки, не слышал, как он раздраженно, вслух удивился: «Уже рыбу взял?!»
