— Муж, Настенька.
— А пироги с вишнями он любит?
Ей вдруг так захотелось понравиться, хоть приври. Но врать она не могла, даже вспомнить не могла, что еще умеет стряпать, хотя вспоминала, прикусив губу…
От хозяйки пахло духами, теплым домом. Хорошо тут остаться…
— Сама из деревни, Настенька?
Настя кивнула мокрой головой.
— И не жалко было уезжать?
— У меня мама умерла.
Женщина покачала головой.
— Вот горе, вот горе! Ну, тут уж ничего не сделаешь… Стираете чисто?
— А как же!
— Словом, будете стараться?
— Расстараюсь!
— Честно, Настя? Я люблю честность.
Глаза ее все с той же лаской смотрели на Настю, и Настя только сглотнула вязкую слюну, а хозяйка говорила:
— Я люблю дружно жить. Вот у нас была Варя. Восемь лет жила. Во-осемь лет! — пропела она. — Мы с ней и расстались друзьями.
— А чего она? Ушла-то… куда?
— Замуж. Своя семья. Познакомилась с военным. Он сюда приходил, спрашивал о ней, ну, мы худого слова не сказали, да она и старалась… А вы замуж не собираетесь?
Настя подавилась смешком. Потом застеснялась, лицо ее опять тут же посерьезнело.
— Нет. Я учиться хочу.
— Ну что ж… Мы с Григорием Михайловичем возражать не будем. Даже поможем. Вы сколько классов закончили, Настенька?
— Восемь.
Хозяйка встала, оттолкнувшись от скамеечки мягкой рукой. И Настя заторопилась, опасаясь, что хозяйка сейчас уйдет, а ее оставит:
— А что еще делать-то? Готовить, стирать… А еще?
— Убирать, милая. Квартира у нас не маленькая! Чистоту наводить!
«Ну, это легко», — подумала Настя и спросила по-деловому:
— Сколько комнат?
— Четыре. Я покажу… Только пальто лучше снять.
— Ага.
Пока Настя снимала пальто, вешала его с кошелкой на рогульку и одергивала рукава платья, хозяйка ждала ее у лестницы.
— И ботинки, — сказала она Насте. — Пожалуйста.
— Ага, — ответила Настя, наклоняясь, развязала шнурки, стащила ботинки и поставила под скамеечку, чтобы не лезли в глаза.
Ногам стало легче.
— Тапки… — как бы извиняясь, сказала хозяйка. — Таких у нас нет. Купим.
И Настя вроде извинилась:
— Я сама маленькая, а нога у меня большая.
И в чулках неслышно пошла по лестнице за хозяйкой.
В первой комнате Настя почувствовала себя еще меньше. Комната просторная, а вокруг — книги. Все толстые, они, как показалось Насте, требовали почтения и тишины. И Настя почти не дышала.
— Перетирать их не часто, — успокоила Анастасия Павловна. — Главное, ставить на место, где какая была. Слышите, Настенька? Настя!
— Слышу!.. Ой, Настасия Павловна, а можно какую взять… посмотреть… если для учебы? Я ведь очень аккуратная с книгами!
— Да это все не те книги, Настя, какие вам понадобятся! Это медицина!
— А Григорий Михайлович доктор?
— Гомеопат.
— Извините, — сказала Настя, смутившись то ли от того, что вдруг сказала про книги, то ли от того, что не поняла последнего слова хозяйки. Ну да ладно, поживет, разберется…
А хозяйка заметила смущение Насти:
— Гомеопат — это не обыкновенный доктор, Настя.
— Да это я уж поняла.
— Не такой, как все, — прибавила хозяйка и поманила рукой Настю, даже не рукой, а одной ладошкой, одними пальцами… — Это спальня.
В деревянных спинках кроватей, как в темных зеркалах, проплыли отражения Насти большой и Насти маленькой.
— Здесь форточку весь день держать открытой, — учила первая. — В любую погоду. Гулять мужу некогда, а он уважает свежий воздух.
— В деревне бы ему жить! — осторожно сказала Настя, улыбаясь, потому что хозяйка улыбалась; и вдруг вспомнилась дорога на ферму, вдоль которой качались белые ромашки в ладонь, и то место на пригорке, где иной раз, в свободную минуту, она присаживалась отдохнуть под березой — вольный вид открывался отсюда на их речку и на поля, поднимавшиеся вверх, до середины неба, а за полями ободом еще темнел лес.
Хозяйка сошла вниз, отвела занавес от большой двери у вешалки. Настя шагнула под руку хозяйки и попала не в комнату, а в целую залу с круглым столом. На столе стояла ваза с цветами, и сама она вся сверкала разноцветно, пятнами, как букет. Проходя мимо, Настя задержала на ней взгляд: не разбить бы когда! На стене напротив висела картина — голая женщина поправляла волосы, закинув руку на затылок. Настя подумала о ней тоже по-деловому: тряпкой вытирать, что ли?
На полу лежал такой коврище, каких, казалось Насте, вообще не бывает, а все равно не хватало его до тумбочки с телевизором.
— Ковер чистится пылесосом, — сказала хозяйка.
— Сумею.
Что ж, уж Настя не слышала про пылесос, что ли? В руках не держала, а слышать слышала. Она вдруг расхрабрилась. Сил-то ей не занимать. Была же тут какая-то Варя, тоже не все, поди, умела сначала, а вот научилась.
Восемь лет прожила тут. И замуж вышла. Хозяйка добром ее вспоминает… Вот стоят непонятные розовые колпачки на золоченых ножках врастопыр. Настя заглянула под колпаки — там лампочки. Электричество. Вот и все. Она так расхрабрилась, что у нее щеки запунцовели. И она это почувствовала и сказала, чтобы отвлечь внимание хозяйки:
— Я музыку люблю. Дома по радио все слушаю, слушаю, пока не усну.
— Ну, музыку и у нас можно слушать, — сказала Анастасия Павловна, — но командовать этим буду я. Ладно?
Она говорила с ней как с подругой, и у Насти еще сильней зажгло щеки.
— Я все буду слушать, что вы говорите.
— Тогда у нас дело пойдет на лад…
С улицы доносился шум дождя, но здесь, рядом с Анастасией Павловной, ей, маленькой Насте, стало тепло. И все-то ей нравилось в хозяйке — и голос, и виток волос за ухом, и мягкая зелень халата. А хозяйка вдруг засмеялась и назвала плату. Забыли! И Настя радостно удивилась — да в колхозе счетовод столько же получает, а горбит с утра до ночи.
— И еда, — прибавила хозяйка.
Ну вот, и еда! Была бы верующая, подумала, что это мама за нее у бога попросила не давать дочку в
