Каждое утро Маша покупала в буфете у Лили три бутылки молока. Лиля выставляла их перед ней, громко стукая донышками о прилавок, на который в это время Маша ссыпала мелочь.
Как-то она отставила одну бутылку, а унесла только две. Лиля перекидала пальцем монетки с места на место и снова сунула бутылку в ящик. Так-то! Не очень разбежишься, красавица! А тоже строит из себя независимую! Скажите, какая цаца! Почему «цаца» — Лиля не знала, но Маша стала «цацей», и кончено.
А «цаца» стирала чужое белье во дворе. Она поставила цинковую лоханку из демидовского инвентаря на табурет под голой сливой и взбивала мокрыми руками белую гору пены.
У Демидова и двор был холостяцкий. Ни цветов, ни сада. Торчала посреди нехоженой и нечесаной травы одинокая слива, не то дичок, не то приблудок, — может, и правда, ветром занесло. А может, проходя мимо, кто-то кинул косточку и она проросла.
Я стоял за занавеской, разгородившей комнату, и выслушивал Сережку. Уж не знаю, откуда появилась эта занавеска из пестрого ситчика. Видно, Маша нашла ее среди демидовского барахла, выстирала и повесила, отгородив кровать. Вот, дескать, занимаем угол, не обессудьте…
Комната у Демидова была большая и неуютная. Шкаф с зеркалом, новый, как в магазине. Дорогой приемник на тощей этажерке. Календарь на стене с застрявшим числом. Маша не сорвала ни листка, будто жизнь для нее остановилась.
Я выслушивал Сережку, сучившего ногами, а Маша, оставив меня на минуту по эту сторону занавески, на «хозяйской» половине успокаивала хныкавшую дочку. Она играла с куклой на стуле возле этажерки и ныла. То ли кукла падала со стула, то ли еще что-то не нравилось Алешке, но Маша тихонько ее стыдила. И вдруг я услышал:
— Этот дяденька нехороший!
— Алешка! — повысила голос Маша.
— Когда он приходит, ты всегда плачешь. Уходите! — закричала она мне. — Уходите!
Вот как! Это она от меня защищала мать. А Маша плакала, оказывается? Ни за что не сказал бы, глядя на ее строгие темные глаза и сдвинутые брови.
— Замолчи! — оборвала Маша дочку.
— Ну что ж, — сказал я громко. — Для двух недель прекрасный мужчина. Вполне…
Запас моего официального красноречия иссяк.
— Я письмо мужу написала, — сказала Маша из-за занавески.
— Пупочек присыпайте…
— Скоро он приедет за нами.
Я свертывал длинную трубку стетоскопа, израсходовав последнюю спасительную фразу.
— Уже две недели прошло, — сказала Маша.
Мне всегда казалось, что вот она заговорит со мной, и я с ней попросту пойду беседовать о том, о сем, о Лешке, Алешке, и разузнаю, что у нее вышло, почему однажды она схватила детей и помчалась, сама не зная куда. Но то самое любопытство, которое считается большим свинством, очень мешало мне. Сам не знаю, почему мне так важно было все узнать про Машу, однако же свиньей быть не хотелось. И я сказал из-за занавески:
— Ну вот…
Дверь отворилась, и в комнату вошел Демидов. Раньше чем он обронил слово, я ощутил его присутствие за вздувшейся занавеской. Там и Алешка притихла, а потом первая сказала:
— Здравствуйте, дядя Андрей.
— Я возьму кой-чего… — пробасил он.
Он подошел к шкафу, проминая доски пола сапогами. Вероятно, он нашел в шкафу все стираное и сложенное не так, как было, потому что удивился:
— Эх ты! А это зря.
— Мы скоро уедем, — быстро объявила Маша.
— Поладили? — с сочувствием спросил он, мягко хлопая бельем о стол: видно, выбирал и кидал, что надо.
— Пола-а-адим! — высоко пропела Маша так, что я вздрогнул, как от ожога.
Вы знаете, у нее был совсем неприкрытый голос: ей больно — и вам больно, подумал, что это даже опасно, когда человек не может скрыть ни шиша. Попробуй-ка все время без притворства. Может, людям не до тебя совсем, а ты к ним, как есть. Потому она больше и молчала.
— Семья, — назидательно сказал Демидов.
— А где же ваша семья? — спросила она.
— Не встретил я никого, — пожаловался он откровенно.
Может быть, она впервые присмотрелась к нему с интересом. У него было молодое лицо с жесткими чертами, с серыми глазами, каленое, надранное, нахлестанное ветром, бьющим каждый день по загорелой коже. Я так и представил его себе сейчас еще багровее, чем раньше. А он закончил шутливо:
— Не везет мне. Тебе сколько лет? — вдруг спросил он.
— Двадцать шесть, — сказала она.
— Это ты моложе меня? — удивился он, и какую-то долю времени постояла тишина, которая разрядилась усмешкой. — Тороплива!.. Куда спешишь? Хватило бы тебе и двоих…
— Эх вы, герои! — с какой-то беззлобной и поэтому совсем обидной усмешкой обронила Маша. — Вы- то у матери какой были? Первый или пятый?
— А я не знаю… Я в детдоме вырос, — сказал Демидов, и Маша промолчала. — Стираешь?
Конечно, он видел лохань под сливой во дворе и белье на веревках.
— Вот если б училась я, — сказала Маша, вспоминая что-то давнее. — А то…
— Бросила? — спросил он. — Зачем?
— Любовь, — серьезно сказала Маша, взаправду, как и все другие слова.
Он толкнул дверь, заскрипевшую, как никогда, сильно, будто она не хотела выпускать хозяина. И задержался на пороге.
— Я ведь не гоню, — сказал он Маше. — Живи, сколько надо.
— Доктор! — крикнула Маша, спохватившись. — Где вы там?
Я вышел, нелепо запутавшись в занавеске.
— А, доктор! — сказал Демидов.
У него была рыжая бородища до ушей, он совсем был не похож на себя. Мы вместе зашагали по улице.
— Ну, как она? — спросил он.
— Ничего, — сказал я неуверенно.
— Чего ж хорошего! — усмехнулся он и вдруг сунул мне клочок сети с двумя лобанами. — Отдай ей.
Эта сеть висела на калитке, и он снял ее, когда мы уходили.
— А что ж вы сами? — спросил я.
— Не берет она. Я уж посылал. С пацаном передавал… с Лешкой. Не берет.
— Разве вы возвращались с лова? — спросил я.
Демидов меня точно не расслышал.
— Я думал, она уехала… Не уехала, зараза.
— Она письма ждет, — вступился я. — От мужа.
— Ребята надо мной регочут, — сказал он. — Полундра, доктор!
Полундра на морском жаргоне означает что-то среднее между «спасайся» и «спасайте». Одним словом, караул!
Незнакомый, рыжебородый Демидов закуривал на улице, а я стоял с рыбой в руке, когда к нам подошла Лиля.
— Сгони квартирантку, Андрей, — сказала она без обиняков и стиснула побелевшие под растрескавшейся помадой губы.
— Чего ты ее боишься? — спросил он, простодушно усмехаясь.
— Ну, до свиданья, — сказал я.
