Но по трапу, с капитанского мостика, спускается живой бригадир дядя Миша Бурый, и на его квадратных скулах вздуваются желваки. Для тех, кто знает дядю Мишу, это первый предгрозовой признак. Дядя Миша самый лучший бригадир Аютинского колхоза и самый тихий человек нашего поселка. До поры до времени. В тихом дяде Мише громы водятся.
Он заглядывает в радиорубку, где радистка Зиночка слушает музыкальную программу. То ли, чтобы и ее поласкало солнышко, то ли, чтобы и о ней не забыли кинематографисты, дверь рубки Зиночка держит нараспашку.
— Ну, что интересного в мире? — неожиданно спрашивает дядя Миша.
— Американцы бомбят Вьетнам, — скинув наушники, быстро отвечает Зиночка.
— Паразиты, — говорит дядя Миша.
Больше всего на свете дядя Миша ненавидит паразитов, оттого еще ему так неймется в этот день.
— Кто-нибудь нашел рыбу? — спрашивает он Зиночку.
— Нет.
Многословие дяди Миши пугает ее: это тоже плохой признак.
В наушниках бубнит твист, и дядя Миша строго тычет в них пальцем.
— Ты джазики себе не играй. Ты следи. Может, где найдут рыбу — отвезем этих…
И не успевает он отойти, как Зиночка щелкает тумблерами рации, перед которой она сидит навытяжку, и звонким голосом начинает вколачивать в эфир позывные.
— Я — «Нырок», я — «Нырок», я — «Нырок»!
Голос у нее высокий, слова стреляют, вот-вот пробьют чужие мембраны. Когда дядя Миша взял ее после курсов и Витя Саенко, летая в своем небе, первый раз услышал бойкую девушку, он удивился:
— Ого! Это кто?
— Зина.
— Какая Зина?
— Звонкая и тонкая, — помог Зиночке какой-то невидимый шутник.
— И долгая, — представил кто-то из своих.
— И прозрачная, — добавил Саенко.
— Почему это я прозрачная? — обиделась Зиночка.
— Кричишь здорово, а где — не видно. Дух!
Ах, сейчас бы Саенко! Зиночка безнадежно вздыхает, и в это время ей отвечает сонный, с зевотцей, с хрипотцой, словно мембрана лопнула, другой «радист»:
— Я — «Ястреб», я — «Ястреб».
— Марконя! — обрадованно вопит Зиночка. — У вас есть рыба?
— На Марконю не отвечаю.
— А рыба есть?
Но радист «Ястреба», неудавшийся ростом, крепкий, кругленький сбитень, прирожденный знаток и любитель своей техники, непревзойденный мастер по кличке «Марконя», раз, два — щелкает вдалеке и испаряется.
А Зиночка визгливо кается:
— Не сердись, Марконечка! Где ловите?
— В море, — неожиданно отвечает Марконя.
— Нет, правда? Мы пустые гуляем. Дядя Миша очень злой. Дайте рыбки.
— Сначала объяви всем-всем промысловым судам: прошу у Маркони прощения за Марконю, — требует Марконя, и Зиночка понимает, что он валяет дурака.
Припав к потертому лееру животом, смотрит в зеленую толщу воды с чужого сейнера грустный жених Кирюха. К теплой поверхности воды поднимаются медузы. Их много и какие они разные… Эта как гигантская пуговица с четырьмя дырками в середине. А та как брюква с ботвой. А та как пробка от графина. А вон та усатая. Выплыли к солнышку, на совещание.
Стараясь отвлечься от своих тяжких мыслей, Кирюха рассматривает медуз. Дядя Миша останавливается около него, кладет локти на леер и тоже смотрит на воду. Нет, не смотрит, он закрыл глаза, как больной. И роняет:
— Черный день.
— А меня зачем взяли? Разве дело? Клянусь — не дело.
— Втянули, сделали паразитом, — ворчит дядя Миша и уходит в поисках спокойного места.
На корме сидит Ван Ваныч в окружении рыбаков и популярно рассказывает, как снимаются кинотрюки.
— Еще давайте, — просят его, когда он приостанавливается.
— А можно спросить?
— Спрашивайте, мне не жалко, — душевно разрешает Ван Ваныч.
— А жена у вас красивая?
— Душа у нее золотая, — отвечает, помолчав, Ван Ваныч.
— Я думал, она киноактриса. Нет?
Но тут Ван Ваныч видит дядю Мишу и вместо ответа кричит:
— Где же рыба, товарищ Бурый? Море есть, а рыбы нет?
— Без самолета мы как пешие, — выдавливает из себя дядя Миша и снова ползет на мостик, где его ждут режиссер и оператор.
— Дядя Миша, дядя Миша, — ребячески встречает его Алик и сует бинокль, в который следил за морем. — Чайки, чайки!
Бинокль не достает до глаз дяди Миши, потому что Алик забыл снять со своей шеи ремешок. Он выпутывается, и дядя Миша смотрит, как вдали садятся на воду крупные белые мартыны. Алик нетерпеливо дышит.
— А?
— Это не рыба.
— Зачем же они садятся?
— Отдохнуть. Когда рыба, они падают за ней камнями. Как коршуны на цыплят. И пищат — на все море.
— Одна упала как камень. Я сам видел!
Дяде Мише хочется трахнуть Алика биноклем по голове. И точка. Но он сам рассказал гостям о разных приметах, по которым рыбак находит рыбу, и приходится терпеть.
— Рыбы нет.
— Слышишь, Симочка? — возмущается Алик.
— Амба.
— Я вас все же попрошу кинуть сеть, — приказывает Алик.
— Куда? Почему? — не понимает дядя Миша.
— Скалы. Вы видите какой фон? Скажи, Сима.
— Слов нет.
Скалы проплывающего поодаль пустынного берега так дики, как до цивилизации. На них ни столба, ни дома, ни дерева. Они воздушней облаков. И белы, как из пены.
— Эти скалы мы должны снять! — командует Алик, и Сима расчехляет свою аппаратуру.
— Да рыбы ж нету! — наклоняясь и приближая к Алику свое кирпичное лицо, смеется бригадир.
— А могла она быть? Принципиально.
— Принципиально тут место рыбное. Тут ловят.
— Вы лично ловили?
— Не раз.
— Ну вот! — И Алик обрадованно хлопает дядю Мишу по плечу. — Мы смонтируем. Не пугайтесь. Монтаж выручит.
— Какой монтаж?
— Здесь кидаете сеть — мы снимаем. В другом месте ловите рыбу — мы снимаем. Клеим все в один
