Александр Холин.
Беглец из Кандагара.
Роман
Если вы можете научить человека добру и не делаете этого — вы теряете брата.
Если человек не расположен принять поучения, а вы всё-таки передаёте их ему — вы теряете слова.
Мудрый просвещённый человек не теряет ни братьев, ни свои слова.
ГЛАВА 1
Над хмурыми горными вершинами сквозь тучи вдруг проглянул маленький, но яркий лучик солнца, который стремился своей яркостью разогнать сгущавшийся мрак над границей с Афганистаном. У солнечного вестника это плохо получалось, но он не оставлял своих усилий. Что ж, иногда и в природе происходит нечто необычное. Недаром говорят: «и один в поле воин», только бывает это крайне редко. К тому же весёлый солнечный лучик так и не справился с неотвратимо опустившимся на землю мраком…
Полковник Бурякин, командир Московского погранотряда на Пянджском направлении, шагал по плацу к себе в кабинет. Из-под глубоко натянутой на лоб офицерской фуражки иногда видны были острые глаза, настороженно оглядывавшие пространство. Надо сказать, полковник надвигал фуражку на глаза только в очень непредвиденных, тяжелых ситуациях или, как модно стало говорить в последнее время, в форс- мажорных обстоятельствах.
Сегодня был именно такой день. Рано утром ночной дозор подстрелил на пограничной реке Пяндж одного нарушителя. Второго унесли бурные речные потоки, и он скорее всего утонул. А вот третьего взяли живьём. Оказалось, что попавший в плен афганец-талиб замечательно говорил по-русски. Впрочем, на что только эти моджахеды ни способны! Как доложили полковнику, моджахед плакал горючими слезами, называл советских пограничников «братанами», бил себя в грудь и ругался отборным русским матом.
— Так материться могут только в России! — заключил один из дозорных.
— Ладно, разберёмся! — вслух пообещал себе полковник и вошёл в подъезд офицерского корпуса.
Кивнув постовому, который вытянулся при виде начальства по стойке смирно, офицер прошёл в свой кабинет, бросил фуражку на старенький ширпотребовский диванчик с откидывающимися на оконных петлях валиками и плюхнулся в своё кресло. Вот эта часть мебели в кабинете, а заодно и массивный письменный стол с крышкой, покрытой зелёным сукном, были гордостью сержанта сверхсрочной службы Семёна Сёмина, которому рядовые приклеили несуществующее звание «адъютанта его превосходительства».
Хотя это и занимало уйму времени, Семён специально ездил на ГАЗ-66 в Ош, где какая-то таджико- советская фирма, уважающая работу пограничников, выделила для начальника части прекрасный двухтумбовый стол и кресло в стиле ампир. После недельного путешествия по горным дорогам адъютант привёз раздобытую им мебель в часть и, сияя веснушчатым лицом, с удовольствием выслушивал похвалу своей сметливости. А восхищались все офицеры, кроме самого хозяина кабинета.
Тот какое-то время не мог привыкнуть к роскошной мебели, поселившейся в его кабинете, и наотрез отказался избавляться от старенького диванчика. И всё же сдался, слыша восхищённые цоканья языком от рядовых до офицеров. Но как не сразу Москва строилась, так не сразу привык к новой обстановке и полковник.
— Юрий Михайлович, — в дверь кабинета просунулась рожица «адъютанта», — Юрий Михайлович, разрешите доложить?
— Что там у тебя, Сеня? — нахмурился полковник. — Только не надо мне опять всё расписывать по уставу. Просил же!
— Слушаюсь! — рявкнул Семён и тут же осёкся. Просьба начальника служила для него вторым уставом, даже больше. — Сегодня ночью был совершён побег с острова, Юрий Михайлович. Из лагеря особо опасных преступников.
— Как?! — не сдержался полковник. — Кто сбежал? Откуда на острове лодка?
— Там нет лодок, — доложил «адъютант». — И никаких других плавсредств не обнаружено, кроме бревна, снятого из стропил на крыше одного из бараков.
— Где, говоришь, нашли бревно? — полковник удивлённо поднял брови.
— Зеки сумели его выковырять из стропил. Причём крыша не рухнула! Но всё равно удрать им не удалось.
— На дно?
— Так точно! — отчеканил сержант. — Беглецов двое было. В охране на озере — призывники сверхсрочной службы из спецбатальона КГБ, приписанного к нашей части. Так они благополучно всё проспали. Я бы на месте командующего округом переписал бы их в дисбат в полном составе. Но, правда, их тоже понять можно: кого охранять-то? Через озеро вплавь не удавалось переправиться ещё ни одному животному, ни одной утке. Даже рыба там не водится. Где уж человеку через озеро Мёртвой воды переплыть!
— Мёртвая вода, говоришь? — хмыкнул полковник. — Знаешь, Сеня, так это озеро ещё никто не называл. Ты первый. Поздравляю!
— Служу Советскому Союзу! — щёлкнул каблуками «адъютант». — Я ведь не нарочно, Юрий Михайлович, так само получилось. Если в русских сказках есть живая вода и мёртвая, то не удивительно, что здесь целое мёртвое озеро. А откуда оно взялось?
— Понимаешь, я тоже мало об этом знаю, — полковник пожевал губами и на секунду задумался. — Ведь наше озеро, Кара-Су, с туркменского переводится как чёрная вода, но не мёртвая. К тому же оно не обозначено ни на одной карте. Южнее по Пянджу стоит посёлок Рушан. Возле него, но уже на афганской стороне, есть озеро Шива. Этот водоём значится на всех картах. А наше озеро не отображают даже в заграничных атласах.
— Может, просто запретная зона?
— Я бы сказал… — Юрий Михайлович внимательно посмотрел на сержанта. — Я бы сказал, запретная зона — не только озеро. Мне кажется, наш Пянджский погранотряд вместе с охранниками из спецбатальона КГБ находится на территории одного из аномальных мест на этой планете.
— Ух, ты! — округлил глаза сержант. — Настоящий Бермудский треугольник!
— Сам ты треугольник! — хмыкнул офицер. — Как вас всех на заграницу тянет! Если треугольник, то обязательно Бермудский! Забыл, что ли, про наш Кунгурский, про Алтайский, Онежский? Там, брат, дела покруче случаются, и Бермудам до наших русских аномалий, как до Луны раком! Вот так-то.
Сержант фыркнул на замечание начальника, но быстро взял себя в руки. Однако лучезарная улыбка не исчезла с его веснушчатого лица. Войны — войнами, а должна же быть где-то обычная человеческая радость! Ведь сколько сражений произошло в мире за всю историю человечества, сколько справедливых, освободительных, захватнических и вообще хищнических войн! Но ни в одном революционном сражении либо освободительном движении с узаконенным и оправданным убийством ещё не было победителя.
Нет, мимолётные победы, безусловно, были, но они все почти сразу же исчезли, рассыпались по земле пухом, растеклись по мостовой грязной лужицей, и о «великих» победах забывали в итоге даже сами воители. Не забывали только о ранах, о перенесённой боли, о потере близких друзей и даже веры в себя. Ведь война приносит тяжёлые раны не одним людям, но и самой Земле.
Осмыслив это, человек поневоле задаёт себе вопрос: а зачем я пришёл в этот мир? Уничтожить такого же, как и я? Раздобыть в сражении золото и власть для кучки правящих идолов, которые тут же принимают сочинённый ими очередной закон, ущемляющий права тех, кто только что отвоёвывал для них трон? Или же человек пришёл из небытия только для того, чтобы Пожрать, Поспать, Потрахаться, Погадить
