верным.
Боковым зрением он улавливал, как мимо проплывают большие синие звезды; вот они уже отразились в металле грузовика. Если бы они решились на это сейчас, то стрелок, как бы хладнокровен он ни был, с десяти ярдов неминуемо всадил бы ему пулю в грудь. В этом сейчас заключалась его единственная надежда. Для того, чтобы заявить о попытке к бегству, им следовало стрелять в спину.
Человек, сидевший на крыше, начал слезать, но Рейнер успел хорошо разглядеть его и полностью уверился в своих подозрениях. Послышался глухой стук пистолета, убираемого в кобуру, и щелкнула кнопка.
– Теперь куда легче, – сообщил Рейнер, адресуясь в пространство, и вскарабкался в грузовик. С него тек пот, как из выжатой губки.
Ответа не последовало. Мотор снова заработал и колеса взметнули мягкую пыль. Яркие лучи фар хлестнули по отдаленным валунам, и машина начала набирать скорость.
Учреждение, куда его доставили, находилось в известном Каса-Роха, казармах тайной полиции. Человек, допрашивавший Рейнера, не был одет в форму, и к нему никто обращался по званию; его называли просто «сеньор». Кабинет был очень аккуратным, а обстановка – почти роскошной. Даже решетки на окне были окрашены в бледно-серый цвет. Зато сюда все время доносились какие-то отзвуки: можно было сразу понять, что комнатушка является частью огромного здания. Откуда-то издалека долетали слабые голоса, а хлопанье дверей напоминало выстрелы.
Хозяин кабинета был старше Рейнера. Черты его лица окаменели, превратившись в карту страны его сознания, передвижение по которой было бы сопряжено с изрядными трудностями. Это было лицо человека, вынужденного подниматься в гору, зная, что ему не суждено достичь вершины. Но усилия скорее просто утомили его до смерти, чем озлобили.
Он поднял на англичанина красные глаза с большими серыми мешками, похожими на синяки. Его голос был слаб, вероятно от диких криков, которые этот человек слышал внутри своего «я».
– Я прочел рапорт из Пуэрто-Фуэго. Вы знаете, почему вас доставили сюда?
– Чтобы предъявить обвинение.
Большую часть поездки Рейнер потратил на разработку линии своего поведения; его ответы должны были быть короткими и обдуманными. Было две вещи, которые он не намеревался делать. Он не собирался покидать Агуадор. И не собирался сидеть в тюрьме. При этом у него имелся только один шанс на успех. Если повезет, он воспользуется им. Если же нет, то попытается использовать другие появляющиеся возможности.
– Да, против вас действительно выдвинуто обвинение, – сообщил человек с синяками. – Но вы не обязаны сразу же опровергать его. Ваш консул разъяснил вам это?
– Нет. – Действительно, Эммерсон был слишком занят философскими изысканиями.
– Значит, сейчас об этом скажу я. Вы хорошо понимаете испанский язык?
– Свободно.
Человек положил морщинистые руки на стол тонкой работы; казалось, что он с трудом удерживает глаза открытыми.
– В этой стране – военное положение. Его правила так или иначе касаются иностранных подданных, подчиняющихся нашим законам во время пребывания в республике. В вашем случае это выражается следующим образом: вы обязаны опровергнуть обвинение, организовав юридическую защиту, только в том случае, если возражаете против репатриации.
Рейнеру потребовалось несколько секунд, чтобы обдумать это. Хозяин кабинета неподвижно сидел за столом и походил на спящую птицу.
– Я хотел бы убедиться в том, что правильно понимаю вас. Если я соглашаюсь с немедленной высылкой, обвинение не вступает в силу. Если возражаю, то вы не можете выслать меня до тех пор, пока моя защита не будет опровергнута судом.
– Правильно.
Эммерсон сказал: «Но вы не сможете победить, потому что дело будет тянуться долгие месяцы».
Мысль о тюрьме всегда беспокоила Рейнера. Он предпочитал открытый бой сдаче в плен. Во время войны он испытал и то и другое. В открытом бою человек остается человеком, да еще у него сохраняется нечто, именуемое душой; но в крохотной ячейке с решетками на окнах и дверью, запертой на тяжелый засов, он превращается в животное даже несмотря на то, что всеми силами пытается сохранить свое достоинство и веру. Достаточно две недели просидеть в одиночке, страдая от поноса и грубости охранников, чтобы потерять самоуважение, а потерять его значит потерять все. Побеждает вовсе не охрана, а зараза. Это она навсегда оставляет в мозгу человека запах звериной клетки.
Он был сломлен за пятнадцать дней, к тому моменту, когда попросил стакан воды. Чтобы унижение было завершенным, ему дали воду.
Эммерсон сказал: «Условия вполне терпимые: тюремная еда неплоха».
Его могли засадить туда.
– В таком случае я согласен покинуть страну.
Спящая птица открыла красный глаз и разжала когти.
– Вы не собираетесь опровергать обвинение?
– Нет, если, конечно, со мной будут обращаться по-человечески. Я буду настаивать на том, чтобы власти сопровождали меня до границы.
Человек, очевидно, испытал такое облегчение оттого, что допрос уже закончился, что сделал попытку пошутить:
– В вашем случае граница находится на высоте один сантиметр от взлетной полосы аэропорта в Сан- Доминго. Надеюсь, что ваш полет будет приятным. – Он устало поднялся и резко вскинул голову, чтобы слегка взбодриться, а может быть, и в который раз взглянуть на недосягаемый пик, который завтра, так же, как и вчера, будет возвышаться над ним.
Охранник распахнул дверь, и красноглазый принялся командовать. Он вручил кому-то бумаги со стола, потребовал позвать команданте Парейру и вновь обратился к Рейнеру:
– Ваши слова о властях и сопровождении… У вас есть какие-нибудь жалобы на поездку с побережья?
– Никаких жалоб. – Какие могут быть жалобы, ведь его даже не убили.
Рейнера вывели в гулкий коридор, конвойные заняли свои места; майор Парейра впереди. Очевидно, он специализировался по англичанам, и занимался ими вплоть до самой границы. Одно это сразу выдавало лживость истории с «обычной проверкой паспортов».
В просторной комнате около главного поста охраны ему предложили еще раз проверить багаж. Рейнер отказался. Если из его чемоданов что-нибудь пропало, он так или иначе не смог бы вернуть украденное. Он прочел и подписал две бумаги; одна являлась протоколом его собственных показаний, а в другой он давал подписку, что понял полностью и ясно: при любой попытке вернуться в страну в течение пяти лет после высылки его или вернут обратно с границы, или же задержат до проведения расследования выдвинутых сегодня против него обвинений.
Было только два часа ночи. Аэропорт находился примерно в двадцати минутах езды через парк Августина Гомеса и заводской район. Вместо военного грузовика на сей раз был предоставлен современный черный «плимут» – седан без номерного знака. Водитель был незнакомым. Парейра и один из вчерашних
В аэропорте был обычный ночной персонал да группа усталых людей человек в тридцать с небольшим. Они рассматривали новости на расположенной высоко под потолком панели с бегущей строкой.
Проходя через главный зал, майор с лейтенантом держались вплотную к Рейнеру, так что даже порой толкали его плечами. Он подумал, какому же наказанию может подвергнуться Парейра, если его заключенный удерет. Серьезному, если судить по предосторожностям.
– Я хотел бы положить кое-что необходимое в сумку на молнии, – сказал Рейнер майору, когда его зарегистрировали в авиакомпании.
– Ваш багаж будет с вами на борту. – Парейра давно уже отбросил обращение «сеньор».
– Нет, он будет в багажном отсеке.
