Человеческая природа и социальный порядок

друзей; воображение человека может породить и несколько идеалов самого себя, соответствующих различным этапам развития его личности.

Наверное, фраза «идеальный человек» подразумевает нечто гораздо более целостное и последовательное, нежели то, что реально представляет себе большинство людей, думая о желательных и положительных чертах человеческого характера. Разве не идеальны те черты, чувства, детали личного опыта и воспоминания о былых отношениях, которые снова и снова предстают перед нашим внутренним взором, обретая новую силу в новых ситуациях? Время от времени нас восхищают в других людях их мужество, великодушие, терпимость и справедливость, и мы расцениваем эти черты как благо. Затем, когда мы сами оказываемся в ситуации, которая требует таких качеств, мы вспоминаем о том, как и где мы с ними сталкивались, и воспоминание об этом пробуждает эти чувства к жизни, придавая им большую нравственную силу. Так, например, человек, колеблющийся в решении, стоит или нет ему обманывать таможню при проверке товаров, будет, наверное, мысленно перебирать всех тех, кого считает авторитетом в таких делах, представляя себе, как бы они чувствовали и вели себя в подобных условиях.

Формирование личных идеалов не поддается детальному описанию. Чаще всего оно происходит подсознательно; сознание непрерывно занято упорядочиванием и переработкой своего прошлого и текущего опыта, приводя его в соответствие с инстинктивной потребностью в связности и последовательности и делая его как можно более для себя приятным; сознание всегда идеализирует опыт и лишь изредка создает ясные и четкие идеалы. Оно черпает свой материал как из непосредственного личного общения, так и из книг и других средств запечатления и передачи информации. «Книги, памятники, картины, разговоры — все это портреты, в которых он выискивает желательные для воспитания в себе черты». «Все, что говорится о мудрецах… описывает каждому читателю его собственный образ, его еще не обретенное, но Достижимое я»[149]. «Пара историй из жизни, несколько черт характера, поведения и облика, пара случаев в собственной судьбе оставляют неизгладимое впечатление в нашей памяти независимо от их видимого значения в свете обыденных критериев оценки. Они созвучны вашему Дарованию. Дайте им сыграть свою роль, не отвергайте их, попытайтесь осмыслить их на основе вечных тем и характерных примеров из литературы. То, что вы сердцем ощущаете как великое и прекрасное, и есть таковое. Душевное чувство никогда не обманывает» [150].

Идеализм в такой расплывчатой форме никогда не проводит различий между людьми — для него нет никаких первых, вторых и последних. Это просто представление о том, что желательно в человеке, и Мы невольно оцениваем в его свете свое и чужое поведение. Чувство, возникающее в нас, и та связь, в которой оно возникает, определяют нашу нравственную позицию. Иногда мы утверждаем, что для того, чтобы предъявлять к себе такие же требования, какие мы предъявляем к окружающим, нужны особые нравственные усилия. В каком-то смысле так оно и есть; но, с другой стороны, обычно легче бывает сделать это, чем не сделать. Проще всего с точки зрения душевных затрат принять те правила поведения, которые мы застаем в наличии, и, не ломая голову над тем, откуда они взялись, оценить их в свете норм, которые подсказывает нам наша совесть. Всякая несправедливость и неправильное поведение по отношению к ближнему обычно заключаются не в том, чтобы представить себе точку зрения другого человека и отказаться ее принять, а в том, чтобы даже не попытаться ее себе представить и вообще не принимать ее в расчет. Именно в напряжении воображения и состоит нравственное усилие. Человек, считающийся с чувствами и мыслями других, едва ли допустит по отношению к ним несправедливость, ведь он сделал их частью самого себя. Нравственное чувство, как мы уже поняли, не делит людей на первых и вторых — если оно живет в нашей душе, все люди для нас значимы.

Возможно, однако, что практически каждый человек, наделенный богатым воображением, порой лелеет некий особый и более или менее четкий образ идеального я, который он считает «своим» и не использует при оценке поведения других. Он, как и всякий идеал, является продуктом творческого воображения и осмысления жизненного опыта и отражает то, какими бы мы хотели себя видеть. Особенно активно и разнообразно идеалами живут в ранней юности, когда воображение строит все новые и новые эталонные образцы, чтобы соответствовать всякому новому стремлению, которое им овладевает. В работе Мейбл В. Лерой «Истории с продолжением» приводится много интересных наблюдений над детьми, иллюстрирующих такую непрерывную самоидеализацию. Эти истории с продолжением представляют собой нечто вроде сериала фантазий, придуманных в юности и припоминаемых и осмысляемых в более поздние годы. Оказывается, что две трети из них заключают в себе некий идеал, а их идеализированный автор во многих из них оказывается главным героем[151]. Пример того же самого процесса, продолжающегося и в старости, приводится Э. У. Эмерсоном[152], чей поэтический дневник содержит частые намеки и ссылки на некоего имярека, символизирующего собой идеальное я, идеал более совершенного Эмерсона, к которому сам он стремился.

Мне кажется, всегда можно обнаружить, что наше идеальное я строится в основном из представлений о нас, приписываемых другим людям. Мы вряд ли могли бы получить сколько-нибудь ясное представление о самих себе как-то иначе, нежели взглянув на себя со стороны. Полученные таким образом впечатления, подобно любой другой пище для ума, перерабатываются сообразно силе воображения и преобразуются в личностный идеал.

У некоторых этот идеал приобретает весьма определенные черты и ясно представляется внутреннему взору. Именно в этой связи мне приходилось слышать выражение «видеть себя». Так, например, одна женщина говорит о другой, что та «всегда видит себя в вечернем платье», подразумевая под этим, что ее личный идеал — это принадлежность к избранному обществу и высокое социальное положение и что поэтому ее идеальное я предстает как ее внешний облик, подчеркивающий в глазах окружающих эти признаки. Это, конечно, та форма рефлективного я, о которой говорилось в пятой главе. Некоторые люди «видят себя» столь часто и столь явно стремятся соответствовать этому образу, что производят курьезное впечатление, будто постоянно играют какую-то роль, будто сами и сочинили пьесу, где выступают главным действующим лицом, и теперь всю свою жизнь эту пьесу разыгрывают. Возможно, для людей с богатым воображением нечто подобное и неизбежно.

Созданный и усвоенный идеал я побуждает — подобно любому идеалу, но только более настоятельно — стремиться к его достижению и сурово взыскивает за отступничество. Человек, привыкший мысленно видеть себя благородным, добродетельным и уважаемым, лелеет в своем сознании поистине прекрасный образ себя — произведение искусства, созданное его честолюбием. Если его поведение идет вразрез с этим образом, он испытывает чувство стыда и омерзения — в его портрете зазияла дыра, рваная, безобразная прореха, безнадежно портящая всю его красоту и требующая болезненной и утомительной реставрации, прежде чем на него снова можно будет смотреть. Раскаяние — мучительная расплата за это зрелище; и чем светлее, чем более продуманным и выношенным оказывается идеал, тем сильнее душевная боль.

Идеальные личности религиозно-этических традиций — высочайшее выражение этой творческой силы сознания в отношении лучших Человеческих качеств. Вряд ли тот, кто пожелал бы всерьез углубиться в психологический аспект этого вопроса, обнаружил бы в них кардинальное отличие от других идеальных личностей или сколько-нибудь резкий контраст с основной массой личных представлений. Любое сравнительное исследование идеализма среди народов на разных стадиях развития цивилизации, среди людей различного интеллектуального уровня, среди различных стадий формирования отдельной личности не сможет не признать того, что все это взаимосвязано и нигде нет резких разграничений, что самое зачаточное стремление к идеализации у дикаря или ребенка того же рода, что и самые развитые религиозные концепции. Данная точка зрения конечно же не означает попытки принизить возвышенное, но лишь представить все упомянутое в качестве элементов и сторон целостного потока жизни.

Все личностные идеалы формируются нами в процессе общения, и все, что пользуется всеобщим признанием, имеет социальную природу и длительную историю. Каждая историческая эпоха, каждый народ обладают своими особыми, чем-то отличающимися от других личностными идеалами, которые прививаются индивиду общим строем мысли окружающих. Это особенно справедливо в отношении религиозно почитаемых личностей. Они являются достоянием и выбором религиозной общины, сонм им складывается постепенно и становится своего рода духовным институтом. На этом пути они обретают живость и ясность своего образа, славу святых и духовный авторитет, и в конечном счете предстают как нечто, превосходящее человеческое мышление и существующее вне его. Последнее неизбежно, если их образ кладется в основу