нами. Я старалась, поверь, отделаться от этого, но ничего не могла с собой поделать. Тем более Ларк так похожа на нее. Стоит мне только взглянуть на девочку, и я начинаю переживать все с самого начала…
— Точно. И ты вымещала на бедняжке свои страдания. Вот почему я решил взять ее под свое особое покровительство. Не хотел, чтобы твоя ненависть изуродовала ей душу.
— М-да… Ты сделал из нее нечто вроде своего сына. И совершенно напрасно…
— Я хотел, чтобы у нее достало сил сражаться с твоей неприязнью.
— Уильям! Иногда мне кажется, что ты принимаешь меня за какое-то чудовище.
— Брось, миледи, я говорю правду, и ты знаешь об этом. — Уильям попытался в очередной раз восстановить свои утерянные позиции и прижал к себе супругу. — Кстати, я всегда надеялся, что ты простишь мне этот грех. Ведь Кармия для меня по большому счету ничего не значила.
— Да, ты говорил мне об этом, но простить тебе неверность было выше моих сил. Особенно после того, как ты принес в замок ее ребенка и потребовал, чтобы я воспитала его как собственное дитя. — Из глаз Элизабет скатилась горькая слеза. — Ты требовал от меня слишком многого.
— Согласен, любовь вообще требует от нас многого, даже жертв. — Уильям поцеловал влажную щеку жены, ощутив у себя на губах солоноватый привкус ее слез.
Элизабет приникла к нему, как делала всякий раз, когда разговор между ними заходил в тупик. Несмотря на всю свою строптивость, она была не самой сильной женщиной на свете и временами вела себя как ребенок. Уильям знал эти детские проявления в характере Элизабет и ценил их, более того — из-за них-то двадцать пять лет назад он и влюбился в нее.
Уильяму не давали покоя мысли о судьбе Ларк. Именно Ларк провела в их с Элизабет отношениях глубокую борозду, которая, будто гноящаяся рана, до сих пор не затягивалась. Конфликты между супругами начались с того самого дня, когда он принес младенца в замок и предложил жене воспитать его как родное дитя. Конечно, Уильям мог сдать ребенка в приют при каком-нибудь монастыре, но его не оставляла мысль, что воспитание в замке скажется на девочке самым благотворным образом — не то что суровая муштра в стенах строгого монастырского пансиона. Разумеется, ему пришлось пережить сильнейшую ссору с Элизабет. Потом Уильям думал, что сдать ребенка в монастырь было бы единственным способом избегнуть постоянных свар с супругой, но ему так и не удалось заставить себя поступить с девочкой подобным образом.
Короче говоря, с той поры он держал девчонку при себе, несмотря на постоянные скандалы, которые устраивала ему Элизабет.
Было дело — Уильям собирался рассказать Ларк о Кармии, но на протяжении восемнадцати лет так и не нашел для этого подходящего момента. Уж слишком Ларк любила его, и он боялся, что из ее глаз исчезнет тот восторженный блеск, который появлялся в них всякий раз, когда она смотрела на него.
Все, однако, волшебным образом изменилось. Уильям чувствовал, что восхищение и любовь, которые девушка прежде питала к нему, теперь изольются на ее похитителя — графа Блэкстоуна. Знай Уильям, что девушка питает к своему похитителю ненависть и презрение, он не мешкая собрал бы целую армию и двинулся к замку Кенилворт. Но суть дела заключалась в том, что Ларк была влюблена в Блэкстоуна по уши, хотя, конечно, делала вид — хотя бы из одной только гордости, — что ничего подобного с ней не происходит.
Утром Ларк разбудил громкий стук в дверь. По положению солнца, посылавшего свои лучи сквозь узкое окошко, девушка поняла, что час уже далеко не ранний. Дверь заскрипела, и в комнату вошла молодая женщина по имени Эбба, которую Ларк видела в день приезда в Кенилворт.
— И сколько же я спала?
— Ровно сутки.
— Похоже, я вымоталась куда больше, чем мне казалось.
Девушка чувствовала себя отдохнувшей, хотя предпочла бы изнывать от усталости в объятиях Стоука. Эбба настороженно оглядела покои хозяина.
— Я не стала бы будить тебя, но хозяин приказал принести тебе это…
Эбба положила на край кровати коричневое шерстяное платье, белую полотняную блузку и поставила на пол башмаки из грубой кожи.
— Благодарю.
— Только не задирай передо мной нос, ладно? — с неприязнью бросила служанка. — Какая, спрашивается, из тебя леди, если ты ткнула нашего хозяина в спину кинжалом? Это больше подобает разбойнику, а не знатной даме. Ты же теперь пленница нашего хозяина… и его шлюха. — Эбба высоко вскинула голову и залилась неприятным, режущим ухо смехом.
Нахмурившись, Ларк взглянула на нее.
— Что, я рассердила тебя? Но ведь я говорю правду, — не унималась молодуха. — Ты — шлюха хозяина и, кажется, пришлась ему по вкусу. — Несмотря на злобный голос, на зеленые глаза служанки навернулись слезы, и она смахнула их рукой. — Теперь он на меня и смотреть-то не захочет. Не знаю, правда, по какой причине — то ли потому, что ты ему под руку подвернулась, то ли потому, что я провела ночь с лордом Тревелином… Одно только тебе скажу… желаю, чтобы вы оба с лордом Тревелином сдохли!
От такого пожелания Ларк поежилась.
— Скажи, лорд Тревелин затащил тебя в постель силой?
— Да нет, он не принуждал меня. Поцеловал только… Когда он тебя поцелует, ты сразу поймешь, что я имею в виду.
При мысли о том, что лорд Тревелин прикоснется к ее губам поцелуем, Ларк содрогнулась.
— Скажи, что за человек лорд Тревелин?
— Он добрый. — Эбба с довольным видом сунула руку в карман и вытащила оттуда кошелек. Порывшись в нем, молодая женщина извлекла крупный изумруд и продемонстрировала его Ларк. Камень в солнечном свете вспыхивал яркими зелеными искорками. — Ему вовсе не обязательно было делать мне такой подарок, а он сделал. Так что теперь я богата. В любой момент, когда мне только захочется, я могу убраться из Кенилворта. Хозяин никогда не дарил мне драгоценностей — так что не думай, тебе от него тоже ничего не перепадет.
Ларк сделала над собой усилие и равнодушно осведомилась:
— А лорд Тревелин не заходил в спальню Варика в ночь, когда мальчик заболел? Ты, случаем, не видела?
— Нет, лорд Тревелин не способен причинить мальчику вред. К тому же, когда заболел Варик, лорд находился со мной. — Эбба сунула изумруд в кошелек, а кошелек опустила в карман.
— Ты знаешь, кто отравил Варика?
— Нет, не знаю… Откуда? Ну да ладно, я тут с тобой заболталась, а мне пора — дела, знаешь ли, ждут. — Эбба повернулась и направилась к двери.
Ларк наблюдала за тем, как Эбба, покачивая широкими бедрами, выходила из комнаты. Она понимала, что эта женщина, даже знай она что-то, никогда бы ей ничего не сказала, и уж тем более не стала бы говорить о лорде Тревелине, который купил ее преданность дорогим изумрудом. По этой причине Ларк решила не вычеркивать Тревелина из числа подозреваемых.
Обнаружив на столике рядом с кроватью гребень, Ларк расчесала волосы, заплела косы и направилась в детскую.
Открыв дверь в комнату мальчика, Ларк услышала приглушенный смех. Стоук, усадив сына себе на колени, играл с ним в «лошадку».
— Есе, оте-с, есе! — в восторге кричал малыш. — Я хосю плыгнуть повысе.
— Будет тебе и повыше. Только скажи прежде не «оте-с», а «отец»! — Стоук медленно и раздельно произнес это слово еще раз: — О-т-е-ц.
— О-с-еее-с!
— О-тец!
Варику не хотелось прерывать скачки, поэтому, когда отец опустил его наконец на пол, он недовольно заверещал:
— Я есе хосю, оте-с, есе!
— Все, сынок, лошадка устала. Мне пора прогуляться по замку и проследить за тем, как слуги работают. — Стоук коснулся нижней пухлой губки мальчика, которую тот выпятил, готовясь зареветь, и
