Она натянула на себя простыни, и Торн видел, как под простынями вздымается ее грудь. Ее глаза были скорее глазами ее матери, а не отца. Теперь он это увидел. В них была боль.
— Я знаю, кто ты, — тихо произнес он.
Она кивнула, на секунду прикрыв глаза и вновь открывая их.
— Вижу, — ответила она.
— Это ничего не значит, — сказал Торн. — Для меня это ничего не меняет.
Лежащий рядом с ней мужчина пошевелился, подтянул руку на постель и еще глубже погрузился в сон.
Она сказала:
— Я не могу ничего изменить. Надеюсь, ты это понимаешь.
— Думаю, никто из нас ничего не может изменить, — откликнулся Торн.
Он постоял еще немного, пытаясь своим взглядом заставить ее встать и подойти к нему. Но она по- прежнему сидела на постели и смотрела на него, а за окном стучал дождь.
Торн вернулся в гостиную, натянул свои мокрые туфли и вышел на улицу.
Глава двадцать вторая
Ирв наблюдал за Эймосом Клеем, склонившимся над решеткой радиатора своего старого красного пикапа. Был вторник, 23 июля, около 10 часов утра. Ирв решил получше ознакомиться с местом, где он намеревался вытащить свой счастливый билет. Оставалась еще неделя, а Ирв уже испытывал нервное возбуждение, что-то вроде опьянения, при одной мысли об этих деньгах.
Он разбил лагерь в мангровых зарослях. Растянул на сырой земле кусок брезента, разжился парой биноклей, пистолетами, тремя гранатами. Но не прихватил с собой спрей от комаров, уверенный, что запах чеснока, потребляемого им в больших количествах, отпугнет насекомых.
В это утро он оделся как Хо Ши Мин, на нем была черная шелковая пижама, а голова обмотана черным шарфом. Еще он раздобыл себе повязку на глаз, как напоминание о Милберне. Своего рода епитимья. Глаз жутко чесался, пока он наблюдал, как этот старик, Эймос Клей, копался в своем пикапе. Теперь он понимал, почему Милберн так носился со своим глазом. Это непросто — глядеть на мир, используя только одно полушарие мозга.
На ногах у него были резиновые тапочки-вьетнамки, на руке — «Ролекс». Прикид был что надо, и Ирв был в приподнятом настроении, в нем бурлила творческая энергия. Кипевшая в нем злость, или страсть, или как там это называется, возбуждала его.
Нужно как следует ознакомиться с местностью, если хочешь устроить первоклассное шоу. Он воспринимал это как перемещение с задворков на Бродвей. Ведь нельзя же просто так предстать перед публикой в день дебюта, без всяких репетиций, и рассчитывать на восторженные аплодисменты.
Ирв готов был пробыть здесь две недели, готовясь к предстоящей операции. Когда у него будет полная картина и в голове родится сценарий, он отправится домой, раздобудет остальной реквизит, вернется сюда и будет жить здесь в палатке. Настроится на атмосферу этого места так, что ему даже не понадобится камуфляж, он просто станет еще одним мангровым деревом. Покроется потом и грязью. Будет питаться ягодами и всякой дрянью, растущей под скалами.
На этой неделе нужно еще выбрать день, чтобы последить за этим Торном, мысленно сфотографировать его, и все — дело в шляпе. Следующей станцией будет уже новая жизнь Ирва. Да, Грейсон почему-то просил не трогать Торна, по крайней мере, до завершения операции. Но будь он проклят, если будет действовать по указке Грейсона. Он замочит Торна, возьмет миллион и смоется на побережье. Просто, как раз-два-три.
Понятно, что дело на миллион долларов требовало от него большей отдачи чем обычно. Наверное, парни, которые привезут деньги и которых он должен стереть с лица земли, стояли на ступеньку выше тех кретинов, с которыми ему приходилось иметь дело в последнее время. Наверняка эти парни прошли профессиональную подготовку, их специально тренировали и все такое. Ирв не мог так запросто отмахнуться от этого.
Ирв видел, что Эймос был никудышным механиком. Похоже, ему нужно было просто поменять масло, но он провозился не меньше часа. Этот ходячий скелет никак не мог отвернуть крышку картера. Ирва так и подмывало выйти из джунглей, поздороваться со стариком, помочь ему открутить крышку и удалиться. Поиздеваться над стариканом.
Но нет, это было бы по-дилетантски. Ирву нужно было соблюдать предельную осторожность. Он совсем не хотел обделаться перед большими мальчиками. Поэтому он остался там, где был, сидя на корточках и размышляя о бесконечном терпении в духе дзен-буддизма. Пытаясь при помощи дыхательной методики отрешиться от собственного «я».
Торн лежал, закинув руки за голову, наблюдая за тем, как рассвет преображает его комнату. Пара белок карабкалась по железной крыше. В лесу, окружавшем его дом, дикий петух праздновал утреннюю победу. С шумом включился компрессор его «Фрижидэра».
Через стеклянные двери он видел птицу-фрегата, зависшую над заливом. Эта птица будет реять над водой до тех пор, пока не высмотрит чайку с кефалью в клюве. Тогда она камнем упадет вниз, выхватит рыбешку и снова воспарит в голубую высь. Выживают подлейшие. Именно это удерживало Торна от того, чтобы во всем полагаться на мудрость природы.
Кто-то переворошил его жилище. Когда вчера вечером он вылез из «кадиллака», то почувствовал запах пороха. Похоже, стреляли из дробовика. Перебили все оконные стекла. Кресла доктора Билла были сломаны, его стол опрокинут. В дверце холодильника зияли отверстия от картечи. Они пытались поджечь его кровать, но она, видимо, немного подымила и погасла.
Его книги были разодраны, лампы разбиты, тиски ручной работы сброшены с веранды на выступающий пласт известняка. Он еще не спускался вниз и не мог оценить ущерб. Часть его одежды была утоплена в унитазе. Единственная горелка работала на полную мощность, на ней спалили беличью шкурку. Весь дом пропах жженой шерстью и паленым мясом.
Торн лежал, прислушиваясь к шуму шоссе. Ему было не о чем думать. Нечего больше делать. Ты делаешь все, что в твоих силах, осторожно насаживаешь наживку на крючок, придерживаешь пальцем туго натянутую леску и ждешь. От тебя больше ничего не зависит. Все-таки ты можешь еще кое-что сделать. Правильно угадать направление течения и ветра. Оказаться в нужном месте, не шуметь или же шуметь правильно и не допускать ошибок. Остальное — дело случая.
Он услышал, как к его причалу подошла моторная лодка, заставил себя встать и выйти наружу.
Это был один из его постоянных клиентов, отошедший от дел священник из Мичигана. Человек, который как-то сказал Торну, что альбулы оказались не такими уж неуловимыми, как те вещи, с которыми ему приходилось иметь дело дома.
— Что же это? — поинтересовался Торн. Вместо ответа священник возвел глаза к небу.
Торн покачал головой из стороны в сторону, пока священник подплывал к причалу.
— Я больше не вяжу мушек, — сказал Торн.
— Ты не можешь так поступить, сынок. Я только что наткнулся на самое рыбное местечко отсюда до Багамских островов. Такой многочисленной паствы у меня еще никогда не было.
— Да, — улыбаясь сказал он, — надо бы и мне снова заняться рыбалкой, пока я не позабыл все, что знал.
— Что ж, — ответил священник, — если это зов свыше, то ему надо следовать.
Торн прождал до девяти, и когда Шугармен так и не появился, он решил сам отправиться к нему. Он остановился у магазинчика «С 7 до 11», к которому вела дорожка от его дома, купил стаканчик кофе и выпил его на автостоянке, сидя в «кадиллаке». Он наблюдал за тем, как симпатичная женщина разговаривает по телефону в уличной кабинке, как два чернокожих мужчины в служебном пикапе фирмы, предлагающей услуги по стрижке газонов, пьют пиво. Торн подумал о том, кого они убили, кто хотел убить их.
Все, что этим утром попадалось ему на глаза, казалось чужим. Нет, не совсем так. Скорее это было
