меня, — продолжила она. — Я провожу много времени, думая обо всем этом. Практически только этим и занимаюсь.
Торн поглубже уселся в кресло.
— Мой отец умер от чахотки, — сказала она. — Он все время кашлял. Но я смогла пережить его смерть. Это не стало моей навязчивой идеей.
— А в последнее время вы не замечали никаких улучшений в ее состоянии? — спросил Торн.
— Иногда мне так кажется. А потом я начинаю сомневаться, — ответила она.
— Возможно, она как раз пытается с этим справиться, — предположил он.
— Думаю, она взрослеет.
— А если б она в кого-нибудь влюбилась, — продолжил Торн, — это тоже могло бы помочь.
Она внимательно посмотрела на него. Торн чувствовал себя в безопасности, спрятавшись за маской Билла Кристиана.
— Думаю, это возможно, если она найдет кого-нибудь, кто придется ей по душе, — предположила она с материнской улыбкой. — Но я все равно бы не перестала за нее беспокоиться.
Кивнув в сторону мольберта, стоявшего в углу комнаты, Торн спросил:
— Можно мне взглянуть на ваши работы, прежде чем я уйду?
Мэрилин Джеймс робко потупила глаза.
— Вы очень любезны.
Она встала, и Торн последовал за ней через комнату к двустворчатым дверям, выходящим во внутренний двор. Торн глянул через стекло. Двор выглядел именно так, как он его запомнил. Та же мебель, металлические стулья с высокими спинками, покрытый паутиной шезлонг.
Мэрилин сняла покрывало, закрывавшее написанную маслом картину, которая была наполовину закончена. На ней был изображен серый и обветшалый одноэтажный дом с железной крышей и полуразвалившимся крыльцом, выходящим на пустое поле. Рядом с дорожкой, ведущей к дому, росло единственное дерево, с которого облетели все листья. Дом отсвечивал золотом, небо и земля были крахмально-белыми.
— Это мой старый дом в Кентукки, — объяснила она. Потом отступила на шаг назад и бросила оценивающий взгляд на полотно. Я бы хотела вернуться и жить там. Но, увы, там уже больше ничего нет.
— Похоже, что внутри горит камин, что скоро наступит весна и все такое.
— Что касается меня, — возразила она, — я представляла себе ноябрь. Я называю эту картину «Первые заморозки». Сейчас я пишу иней на траве.
— Должно быть, трудно видеть через окно поле для гольфа и рисовать такой пейзаж.
— Нет, вовсе нет.
Она снова набросила покрывало на мольберт и провела Торна во внутренний двор. Он внимательно осмотрелся вокруг. Его память запечатлела каждую мельчайшую деталь. Те же стоящие полукругом кресла с видом на поле для гольфа. Даже стакан с виски на металлическом столике рядом с шезлонгом.
— Сара живет вон там, — сказала миссис Джеймс, указывая на пятно света по ту сторону поля для игры в гольф. — Кажется, она дома.
— Наверное, лучше сначала позвонить, — сказал Торн.
— Нет, нет. Отправляйтесь прямо туда, пускай это будет для нее сюрпризом. Ей нужно повидать кого-нибудь из старых знакомых. Сейчас она нуждается в том, чтобы рядом с ней кто-то был.
Торн спросил ее, почему. Он наблюдал,
— Сара только что понесла еще одну потерю. Боюсь, что она потеряла очень дорогого для нее друга.
Торн припарковал «кадиллак» в двух кварталах от дома, где жила Сара, на автостоянке Церкви Маленького Цветка. Пока он продирался сквозь кустарник, чтобы выйти на длинный фэрвей,[40] зарядил дождь. В нем не было силы бури — обычный скучный летний дождь. К тому времени, как Торн добрался до места, он успел вымокнуть.
Квартира Сары располагалась в большом огороженном комплексе. В центре комплекса стоял громоздкий двухэтажный дом в современном испанском стиле. Белая лепнина на его стенах, внутренний двор, бассейн и джакузи были ярко освещены. Дождь падал отвесно, но был таким легким, что почти не шумел в листве деревьев, росших вокруг дома.
Когда он добрался до ее жилища, свет в ее окнах уже погас. Он стоял на гравии и смотрел на темные окна, затем глянул через покатый фэрвей на дом Далласа Джеймса. Он выглядел иначе. Как дом, который нуждался в хорошем ремонте.
Торн пробрался сквозь кусты к изгороди освещенного жилищного комплекса, взобрался на стену, соединявшую дом с гаражом, и спрыгнул в густую траву.
На дорожке стоял ее «транс-ам». Рядом с ним был припаркован темный «мерседес». Еще две машины стояли в гараже. Он поднялся по лестнице, дождь лил все сильнее.
Дверь ее квартиры украшали стеклянные жалюзи с приоткрытыми створками. Торн постоял на крыльце, прислонившись ухом к двери, но ничего не услышал. С крыши на дорожку стекали тонкие струйки воды.
Он приподнял алюминиевую планку, на которой держалась одна из стеклянных пластин жалюзи. Отогнул ее так, чтобы можно было вынуть пластину. Повторил то же самое со второй, затем аккуратно опустил их на крыльцо и, проведя рукой по краю экрана от насекомых, нащупал небольшой разрыв. Он расширил его так, чтобы можно было просунуть руку.
Дверь была надежно заперта, но Сара оставила ключ в замке, поэтому Торн присел на корточки, просунул в отверстие руку и открыл замок. Осторожно повернул дверную ручку. Дождь струился по его лицу. По-прежнему не было ни молнии, ни грома. Только монотонный стук дождя.
Торн открыл дверь и шагнул внутрь. В его туфлях хлюпала вода, поэтому Торн снял их и оставил на коврике. В квартиру проникал свет прожекторов главного корпуса.
В гостиной не было никакой мебели. Отполированный дубовый пол, бамбуковые ширмы и голые стены. Он стоял и удивлялся, не ошибся ли дверью. С него капала вода. В этой комнате не было никаких следов ее присутствия, вообще не было следов того, что здесь кто-нибудь жил.
Он увидел две закрытые двери и небольшую кухню. Сначала Торн зашел на кухню, осторожно потянул на себя дверцу холодильника. Дверца открылась с легким шумом, внутри зажглась лампочка. Манго, сливки, грозди винограда. Он аккуратно закрыл холодильник.
Первая дверь вела в ванную. Белый холодный кафельный пол. Ее баночки с кремом, ее зубная щетка, ее шампунь. Журнал «Нью-Иоркер» рядом с унитазом. Торн вытер лицо ее полотенцем, промокнул им намокшую рубашку. Уловил легкий аромат.
Он вернулся в гостиную и постоял, глядя на пустой пол и голые стены. Сердце снова учащенно забилось. Торн почувствовал головокружение. Однажды, когда он еще учился в средней школе, он подобрал парня, голосовавшего на шоссе. Тот читал книжку в бумажной обложке, вырывал каждую прочитанную страницу и выкидывал ее в окно. Страница за страницей отправлялись в окно. Когда Торн полюбопытствовал, зачем он это делает, парень ответил, что любит путешествовать налегке.
— Когда ты в дороге, — объяснил парень, — даже слишком большая пачка купюр мешает быстро двигаться вперед.
Ее квартира выглядела именно так, как будто она вырвала все страницы. Это не было похоже на спартанскую обстановку Торна, аскетизм его «тюремной камеры». Эта комната была словно туша, ободранная до хребта. Торопясь, Сара двигалась к своей цели, и любой багаж казался ей обузой.
Дверь в ее спальню была чуть приоткрыта. Торн постоял перед ней, прислушиваясь к шуму дождя снаружи. В горле у него пересохло.
Он открыл дверь и вошел в ее спальню. На кровати, лежа на животе, спал мужчина, его рука свешивалась с края постели. Он слегка похрапывал, свет главного корпуса освещал лысину на его затылке.
Сара сидела на постели и смотрела на Торна. Он пересек комнату и встал у изножья ее кровати.
