Этим же вечером ко мне ворвалась разъяренная леди Мельбурн, держа в руках газету.
— Я не ожидала от тебя такого.
Я пожал плечами.
— Не моя вина, что эта сумасшедшая преследует меня.
— Я ведь предостерегала тебя, Байрон, не доводить ее до безумия.
Я томно посмотрел на нее.
— Но вы не были настойчивы в своих предостережениях, не так ли, леди Мельбурн? Вспомните! А ваше нежелание рассказать о чарах любви вампира? — Я покачал головой. — Какая скромность!
Я улыбнулся, увидев, как побледнела леди Мельбурн. Немного успокоившись, она произнесла:
— Я полагаю, что последней жертвой будет твоя сестра.
— Это Каро сказала вам об этом?
— Да.
Я пожал плечами.
— Ну, я не собираюсь этого отрицать. Ситуация весьма щекотливая.
Леди Мельбурн покачала головой.
— Ты невозможен, — сказала она наконец.
— Но почему?
— Потому что ее кровь…
— Да, я знаю… — перебил я ее. — Ее кровь для ме-I ня — это пытка Но я так боюсь потерять ее. С Августой, леди Мельбурн, я снова чувствую себя простым смертным. С Августой я забываю прошлое.
— Конечно, — невозмутимо заметила леди Мель-
Я нахмурился.
— Что вы имеете в виду?
— Она с тобой одной крови. Тебя влечет к ней как 1' к своей второй половине. Твоя любовь не убьет ее… — Она запнулась. — Но твоя жажда… Твоя жажда непременно убьет ее.
Я пристально посмотрел на нее.
— Моя любовь не убьет ее? — медленно повторил я.
Леди Мельбурн вздохнула и погладила мою руку.
— Прошу тебя, — прошептала она. — Не позволяй себе любить Августу.
— Но почему?
— Разве это не очевидно? — Потому что это инцест?
Леди Мельбурн язвительно рассмеялась.
— Любому из нас наплевать на приличия и принципы морали. — Она покачала головой. — Нет, Байрон, дело не в инцесте, а в том, что в Августе течет твоя кровь и она манит тебя. — Она взяла мою руку и крепко сжала ее. — Ты должен будешь убить ее. И ты это знаешь. Может быть, не сейчас, а позднее, через год, но это обязательно произойдет. Я застыл.
— Нет, я не допущу этого.
Леди Мельбурн покачала головой.
— Ты сделаешь это. Мне очень жаль, но это так. У тебя нет других родственников.
Она заморгала. Мне показалось, что в ее глазах стояли слезы — или это был всего лишь блеск взгляда вампира?
— Чем больше ты ее любишь, — прошептала она, — тем труднее тебе будет сделать это.
Она нежно поцеловала меня в щеку и бесшумно вышла. Я не встал провожать ее. Всю ночь я просидел в одиночестве, размышляя над ее словами.
Они ледяными осколками засели в моем сердце. Я восхищался леди Мельбурн, самой проницательной и мудрой женщиной, которую я когда-либо встречал, но ее уверенность пугала меня. Я страстно боролся с самим собой. Я отдалился от Августы. И сразу же мое существование стало скучным и серым. Я поспешил вернуть сестру обратно, мне не хватало ее присутствия, запаха ее крови. Она была само совершенство, такая добрая и отзывчивая, не слишком здравомыслящая, но я был счастлив с ней. Разве мог я помышлять об убийстве? Но все же мысль об этом становилась все более навязчивой. Я понял, как права была леди Мельбурн. Я любил и мучился от жажды — казалось, не было никакого выхода. «Я пытался обуздать своего демона, но безрезультатно», — писал я леди Мельбурн.
Странно, но эта мука возбуждала меня. После всего пережитого лучше агония, чем скука, лучше буря, чем полный штиль. Мое сознание раздирали противоречивые желания, я пытался забыться, погрязая в пороке, снова стал посещать светские салоны, напивался там до беспамятства, чего раньше со мной никогда не было. Но мое веселье скорее походило на лихорадку, на пир во время чумы; мои удовольствия были окрашены в мрачные тона смерти. Прекрасный призрак Августы постоянно преследовал меня, противоречивые мысли о жизни и смерти, радости и отчаянии, любви и жажде снова стали одолевать меня. Такой пытки я не испытывал даже на Востоке во время наших с Ловласом оргий. Мои жертвы теперь представлялись мне ходячими бурдюками, наполненными кровью, но от этого жажда стала мучить меня сильней, чем прежде, и я оплакивал людей, которых мне приходилось убивать.
— Теперь они будут спать спокойно, — иронизировала леди Мельбурн.
И я знал, что она права, потому что говорить о жалости вампира — значит, лицемерить. Чувствуя отвращение к самому себе, я убивал с меньшей жестокостью, сознавая, что жизнь человеческого существа уникальна и недолговечна, как быстро гаснущая вспышка. Представляя иногда, что моей жертвой стала Августа, я испытывал одновременно вину и удовольствие.
У меня появилась отчаянная надежда, когда я начал переписываться с Аннабеллой. В течение этого долгого и мучительного года в самые тяжелые минуты своего существования ее моральная сила, ее духовная красота, казалось, давали мне шанс на искупление; я был в таком отчаянном положении, что ухватился за эту девушку как за спасительную соломинку. Увидев ее впервые на вечере у леди Мельбурн, я постоянно думал о ней.
— Я знаю, кто вы, — сказала она тогда.
И в самом деле, хотя это может показаться странным, она будто знала, о чем говорит, потому что почувствовала боль моей души, жажду прощения. Она обращалась в своих письмах ко мне не как к монстру, каким я был, а как к человеку, которым я мог стать, и я понял, что она хочет пробудить во мне чувства, которые, как мне казалось, были утрачены, чувства, которые не может испытывать вампир и которые можно назвать одним словом — совесть! Она обладала непонятной силой, внушая страх и благоговение. Подобно ангелу света, она восседала на троне, отделенная от всего окружающего мира. Откуда бралась сила в столь юном существе?
Хорошо, конечно, говорить о морали, когда испытываешь муки совести, но разве мораль может заменить вкус горячей крови? Мое восхищение Аннабеллой не могло сравниться с увлечением сестрой, страсть к которой становилась все более мучительной. Августа была беременна, и я боялся и надеялся, что ребенок окажется моим. Когда он родился, я задержался на несколько недель в Лондоне. Приехав наконец к Августе в деревню, я опасался, что убью своего ребенка. Я вошел в дом, обнял Августу; она подвела меня к кроватке дочери. Я склонился над улыбающейся малышкой, но не почувствовал драгоценный аромат. Ребенок заплакал. Я повернулся к Августе с холодной улыбкой на устах.
— Мои поздравления твоему мужу, — произнес я. — Он подарил тебе прекрасного ребенка.
Я вышел, чувствуя одновременно разочарование и облегчение, и скакал галопом до наступления темноты. Когда луна начала бледнеть, ярость моя поутихла.
Затем разочарование прошло, но облегчение не наступало. Мы провели с Августой три недели в доме на берегу моря, в ее обществе я был почти счастлив. Я купался, ел рыбу, пил чистый бренди. В течение этих трех недель я никого не убивал. В конце концов жажда стала нестерпимой, и я вернулся в Лондон, но воспоминания об этих трех неделях навсегда останутся со мной. Мне начало казаться, что самые худшие мои опасения оказались ложными и что я смогу жить с Августой, победить жажду и свое естество вампира.
Но леди Мельбурн только смеялась над этими идеями.
В тот роковой вечер она сказала мне:
— Какая досада, что ребенок Августы не твой. Я в замешательстве посмотрел на нее и нахмурился. Она заметила мое недовольство.
— Все дело в том, что Августа продолжает оставаться твоим единственным родственником, — пояснила
