Он не стал ждать, пока я отвечу, а вдруг замотал головой:
— Сейчас я этим не занимаюсь. Нет, нет! Это были детские игры, пустая трата времени!
— Почему же детские игры, — запротестовала я, — если они помогут вернуть мне Джорджа?
Доктор Элиот сардонически улыбнулся:
— Боюсь, вы несколько преувеличиваете мои способности, леди Моуберли!
— Зачем вы так говорите? О вас ходили легенды, я сама слышала, как вы раскрывали тайны, ставившие в тупик полицию!
Доктор Элиот подпер подбородок кончиками пальцев — похоже, он вновь впал в спячку.
— Мы были большими друзьями — ваш муж, Рутвен и я, — сообщил он. — Но после Кембриджа наши пути разошлись. Рутвен стал блестящим дипломатом, Моуберли увлекся политикой, а я… а я, леди Моуберли, осознал, что я не такой великий гений, каким себя всегда считал. Вскоре открыл и то, что логические фокусы, столь впечатлявшие Моуберли, всего-навсего видимость. Короче, я начал учиться скромности.
— Понятно, — пробормотала я, хотя мне ничего не было понятно, и спросила, что научило его скромности.
— Профессор в Эдинбурге. Доктор Джозеф Белл, — ответил он. — Я учился у него, чтобы продолжить свои исследовательские работы. У профессора Белла был такой же дар, как и у меня, ибо он мог определить основные черты характера человека с первого взгляда. Профессор использовал свой талант для объяснения студентам принципов диагноза. Мне, однако, он преподал иной урок, ибо знал, что мои способности к дедукции очень велики, поэтому меня он предупредил о противоположном, о том, что дедукция может быть логична, но не всегда верна. Он побуждал меня к проявлению моих талантов, и, хотя я частенько оказывался прав, иногда я весьма сильно заблуждался.
«Это вам урок, — предупреждал он меня. — Всегда помните о том, что вы упустили. Помните о том, что вы не смогли признать, о чем вы не отважились помыслить».
Он был совершенно прав, леди Моуберли. Опыт научил меня тому, что нет ничего более коварного, чем ответы, кажущиеся самыми верными. В науке всегда есть нечто непостижимое, а в поведении людей — тем более.
Элиот помолчал и пригвоздил меня к месту внимательным взглядом.
— Вот почему, леди Моуберли, — сказал он наконец, — я ограничил свои исследования медициной.
Дорогая Люси, представьте себе, как я была удручена!
— Так, значит, вы мне не поможете? — огорчилась я.
— Не расстраивайтесь, прошу. Я просто предупредил вас, леди Моуберли, что мои возможности весьма ограничены.
— Почему же? Потому что у вас нет практики?
— В области расследования преступлений — да!
— Но я уверена, такие навыки несложно восстановить.
— Право, леди Моуберли, — произнес доктор Элиот, слегка помедлив, — вам лучше было бы обратиться в полицию.
— Но ведь восстановить эти способности возможно? — настаивала я, не обращая внимания на его слова.
Вначале доктор Элиот ничего не ответил, продолжая пристально смотреть на меня сверкающими глазами.
— Возможно! — проговорил он наконец.
И тогда, дорогая Люси, я почувствовала сильное искушение расшевелить его, ибо мне показалось, что его неохота на деле ни что иное как тщеславие и ему нужна какая-то возможность проявить себя.
— Что вы видите во мне? — вдруг спросила я его. — Что вы можете прочесть по моей внешности?
— Как я уже предупредил, мои рассуждения могут быть неверны.
— Нет, доктор Элиот, неверны могут быть ваши умозаключения, но не рассуждения. Не так ли?
Он слабо улыбнулся.
— Ну так, — нажала я на него, — что вы можете сказать?
— О, ничего особенного, кроме явно бросившегося в глаза.
Я с удивлением взглянула на него:
— И что же это?
— Вы из богатой, но не аристократической семьи, ваша горячо любимая матушка недавно умерла, и вы редко выезжаете из дома, ибо смертельно боитесь высшего общества. Все это достаточно ясно. В дополнение к этому я бы отважился предположить, что в прошлом году вы ездили за границу, возможно, в Индию.
— Вплоть до самого последнего замечания, доктор Элиот, — рассмеялась я, — я боялась, что вы обманываете меня и мой муж просто описывал вам меня в письме.
На лице его появилось выражение крайнего разочарования.
— Так я ошибся? — промолвил он. — Вы не были за границей?
— Никогда.
Он как-то обмяк, лицо его вытянулось от отчаяния:
— Видите, что я имею в виду? Мои способности уже не те.
— Вовсе нет, — разуверила я его. — Все остальное было совершенно верно. Но прежде чем вы объясните мне свои выводы, я хотела бы спросить, почему вы сочли, что я была за границей?
— У вас на шее, — ответил он, — я заметил пару пятнышек, очень похожих на комариные укусы. Я часто наблюдал, что такие пятнышки, если они когда-то были септичны, сохраняются как слабые метки на коже в течение нескольких лет. Так что, согласно моему диагнозу, вам на каком-то этапе довелось побывать за границей. Я предположил Индию, оценив ваше ожерелье и серьги. Они явно сделаны в Индии, и я подумал, что такого рода ювелирные изделия редко встречаются здесь, в Англии.
— После такого объяснения, — улыбнулась я, — я почти почувствовала себя виноватой, что никогда не была за границей. Однако вряд ли моя жизнь располагала к этому. А пятнышки, которые вы заметили, — просто аллергия на скверный лондонский воздух.
— Так значит, вы воспитывались вдали от столицы?
— Да, — кивнула я, — под Уитби, в Йоркшире. Я там провела двадцать два года, а в Лондоне живу с тех пор, как вышла замуж за Джорджа полтора года тому назад.
— Ясно!
Нахмурившись, он вновь принялся изучать пятнышки у меня на шее.
— А украшения? — наконец спросил он.
Я подняла руку и потрогала ожерелье. Вы наверняка видели его, дорогая Люси! Прелестная вещица из мастерски выточенных капелек золота, которая значит для меня больше, чем стоит.
— Эти украшения, — произнесла я, — подарил мне дражайший Джордж.
— На свадьбу, наверное?
— Вот и нет. На день рождения.
— Да ну!
— Я увидела этот комплект на витрине в лавке. Мы были вместе с Джорджем, и он, наверное, запомнил мой восторг.
— Очаровательно!
