Я поняла, что его интерес начал угасать. Глаза Элиота вновь закрылись, и я, побоявшись лишиться выигранного мною преимущества, предложила ему объяснить другие логические выводы, оказавшиеся столь замечательно точными.
— А остальное? — поспешила спросить я. — Можете вы рассказать мне, как пришли к таким выводам?
— О, это просто.
— Значит, отсутствие благородных кровей написано на моем лице?
Доктор Элиот подавил смешок:
— Ваше воспитание, леди Моуберли, во всех отношениях безупречно. Но одно вас все же выдает. Вы носите брошку с гербом семьи Моуберли и браслет на запястье, сделанный в том же стиле. Совершенно очевидно, что эти украшения изготовлены достаточно давно. Одним словом, это фамильные украшения, часть наследства Джорджа, а не вашего, и в то же время вы явно привязаны к воспоминаниям о собственной семье. Так почему же вы не носите драгоценности из наследства вашего семейства? Вероятно потому, предположил я, что на них нет герба, вам хочется носить настоящие фамильные драгоценности, на которых этот герб есть.
— Боже, — пожаловалась я. — Да у вас невысокое мнение о моем характере.
— Отнюдь, — добродушно рассмеялся доктор Элиот. — Но точно ли я рассудил?
— Совершенно точно, — согласилась я. — Хотя признаюсь в этом со стыдом. У вас все так просто получилось. Но не понимаю, как вы узнали о моей привязанности к памяти о семье. Вам, наверное, Джордж сообщил?
— Ни в коем разе, — покачал головой доктор Элиот. — Просто я рассмотрел ваш зонтик.
— Мой зонтик?
— Позвольте мне сделать вам еще один комплимент, леди Моуберли. Я заметил, что ваше платье в точности отражает ваше богатство и вкус. Однако, зонтик несколько не соответствует вам. Он явно старый, потому что на ручке его видна пара искусно замазанных трещин, а инициалы, вырезанные на дереве, — не ваши. Было бы глупо предполагать, что вы не можете позволить себе купить новый зонт, значит, этот зонтик имеет для вас какую-то сентиментальную ценность. А когда я заметил тонкую черную ленточку, все еще привязанную в знак траура к его ручке, то моя уверенность окрепла и стала фактом. Так чей же это зонтик? Очевидно, он раньше принадлежал женщине старше вас, ибо сам по себе зонтик почти антикварный. Поэтому я сделал вывод, что это, наверное, зонт вашей матери.
Он помедлил, словно озадаченный рациональной холодностью своего голоса:
— Прошу принять извинения, леди Моуберли, если слова мои причинили вам боль.
— Нет-нет, — возразила я и, помолчав немного, чтобы собраться с мыслями и убедиться, что голос не выдаст меня, когда я заговорю вновь, продолжила: — Прошло почти два года, и я начала привыкать к утрате.
— Вот как? — нахмурился Элиот. — Значит, ваша мать так и не увидела, как вы выходите замуж? Жаль…
Я мотнула головой, а потом в каком-то эмоциональном порыве рассказала ему, как мы с Джорджем поженились, как поклялись друг другу в вечной любви, когда ему было всего шестнадцать, а мне — двенадцать и он был сыном пэра поместья, а я — дочерью состоятельного человека, самостоятельно выбившегося в люди.
— Знаете, семья Джорджа, — сообщила я Элиоту, — потеряла большую часть своего состояния, и, имея виды на мое приданое, они были готовы посмотреть сквозь пальцы на неблагородное происхождение невесты.
— Неудивительно, — сардонически улыбнулся доктор Элиот. — Но простите мою настырность — а вас саму это устраивало?
— О да, конечно, — ответила я. — Ведь, доктор Элиот, Джордж был моим возлюбленным с очень давних пор. И когда моя мать умерла, к кому еще я могла обратиться?
— Но Джордж уехал из Йоркшира раньше вас, как я понимаю. Виделись ли вы с ним после этого?
— Не виделись лет шесть — семь.
— И все это время вы жили неподалеку от Уитби?
— Да. Мать была очень больна. Мне надо было ухаживать за ней, такая она была нервная и слабая.
Он мягко кивнул:
— Ну да, этим все объясняется.
— Что объясняется? — поинтересовалась я.
— Помните, — на губах его заиграла еле заметная улыбка, — я заметил, что вы, по- видимому, не любите высшее общество…
— Да, — промолвила я, вспоминая, что так и было. Нахмурившись на мгновение, я безмятежно улыбнулась: — Ну, конечно же, вы пришли к такому выводу, зная, что я провела молодость в далеком Йоркшире, стало быть, я буду чувствовать себя неловко в салонах столицы. Как все просто!
— Да, именно так, — улыбнулся доктор Элиот. — За исключением того, что я ничего не знал о вашей юности.
— Не знали? Но… — Я озадаченно взглянула на него. — Но откуда вы?..
— О, все еще проще, чем вы предположили. Ваша рука, леди Моуберли!
— Рука?
— Точнее правая рука. У вас брызги грязи на плече и рукаве. Значит, вы прислонялись к борту пролетки. Однако леди вашего положения должна разъезжать в собственном экипаже. Тому, что вы не делаете этого, есть лишь одно объяснение — вы считаете затраты на содержание такого экипажа нецелесообразными. Отсюда следует, что у вас нет привычки часто выезжать на прогулку или в гости.
— Замечательно! — воскликнула я.
— Заурядно, — отозвался он.
— Вы абсолютно правы, — произнесла я (да вы это хорошо знаете, дорогая Люси, я еще не вполне приспособилась к городской жизни, столь отличной от жизни в деревне, которая знакома мне с детства!). — Аллергическая реакция на скверный воздух в Лондоне в сочетании с природной застенчивостью сделали из меня фактически затворницу.
— Жаль слышать такое, — склонил голову доктор Элиот.
— У меня есть немного подруг в городе, но никого, кому бы я могла довериться.
— У вас есть муж.
— Да, сэр, — кивнула я, опустив голову. — Был.
На бесстрастном лице доктора Элиота не появилось ни тени каких-либо эмоций. Сомкнув кончики пальцев, он изогнул кисти рук и осел в глубины своего кресла.
— Надеюсь, вы понимаете, — медленно проговорил он, — что я ничего не могу обещать.
Я кивнула.
— Тогда, — сказал он, делая жест рукой, — леди Моуберли, пододвиньте ваше кресло поближе и расскажите мне все об исчезновении Джорджа.
— Это необычный рассказ, — промолвила я.
— Не сомневаюсь, — слегка улыбнулся он.
Я откашлялась. Облегчив душу, исполнившись внезапной надежды, я разнервничалась,
