— Куда ты собираешься?
— Я еду с Эллаком. Он хочет поехать к Озерам и собрать там весь народ. Шаманы призывают, чтобы все хунну собрались на реке Недао, чтобы выбрать нового вождя. Мы там будем к началу новой луны.
— Почему ты не сказал мне об этом?
— О, — Монидяк легонько стукнул его по руке. — Мы все равно будем там все. Нужно только посмотреть, что станет происходить здесь. Я знаю, что ты не будешь поддерживать Эллака. Ты за Денгазича? Он слишком молод.
— Они ссорятся?
— Пока нет. Но Денгазич вспоминает о Бледе, и что старший сын был вынужден уступить младшему.
Такс подумал.
— Все уезжают. Через несколько дней Хунгвар опустеет.
— Гепиды тоже уезжают.
— Ерунда. Тот, кто будет каганом, снова заставит их всех вернуться.
— У нас не будет нового кагана.
— Неважно. Германцы никогда не посмеют выступить против нас.
Такс поднял колчан.
— Вчера ночью я видел Яя, и он мне сказал, что убивал германцев. Значит, его убили германцы. Они ему отомстили. Будь осторожен. У тебя есть лишние стрелы?
— Возьми стрелы Яя.
У Такса забилось сердце. Ему стало не по себе при мысли, что он возьмет стрелы мертвеца. Но когда он заглянул в свой колчан, то увидел, что у него осталось слишком мало стрел.
— Юммейк! — позвал он.
Она сворачивала подстилку для спанья. Монах сидел рядом с ней, глядя в пространство. Юммейк подняла голову.
— Мне нужны стрелы, — ему было стыдно просить ее об этом.
— Бери.
Такс подошел к деревянному сундуку у стены и достал луки Яя и его колчаны со стрелами. Юммейк часто готовила для него стрелы, хотя некоторые говорили, если женщина делает стрелы, они будут слабыми. Там были три полных колчана. Такс взял два, а третий оставил, чтобы Юммейк положила его вместе с Яя.
В полдень, когда они все упаковали, пришел Бряк. Они вынесли тело Яя из юрты мертвецов и отправились в степь. Такс и Монидяк везли тело на лошади. Бряк ехал впереди и вез с собой стрелы и копье Яя. Юммейк вместе с монахом следовала за телом Яя. Такс вел с собой трех коней. А Юммейк вела с собой кобылу Яя на веревке.
Они ехали к северу от Хунгвара. Долгая засуха высушила степь до серо-коричневого цвета. Небо было настолько синим, что на него было больно смотреть. Незадолго до заката они приехали к ручью, где стояло большое дерево. Юммейк сидела в тени рядом с монахом. А Такс и Монидяк собирали хворост. Бряк вбил четыре кола со всех сторон постилки, на которой лежал Яя. Они связали эти колья так, чтобы образовалось возвышение, и уложили туда Яя с его стрелами и копьем. Под небольшую платформу они положили дрова и пищу. Юммейк сняла уздечки и седла с лошадей и отогнала их подальше. Кобыла уже щипала траву у ручья, и три коня присоединились к ней.
Юммейк снова села под дерево. Из мешка она достала корону из дерева и лент, которая была на ней во время брачной церемонии, и аккуратно надела ее на голову, достала также горшочки с краской и нарисовала на лице знаки траура. Потом все убрала обратно и сидела, положив руки ладонями вверх на коленях.
Монидяк обошел вокруг платформы, делая вид, что проверяет, насколько она прочная. Бряк не отводил взгляда от горизонта. Потом все отправились к своим коням. Монидяк посмотрел назад на Юммейк, а Бряк сел на коня и подъехал к Таксу, стоявшему у платформы.
— Ты приедешь в Недао, Такс? — спросил Бряк.
— Не знаю, — ответил ему Такс. У него в горле был ком. Он сжал руку Бряка. Монидяк подвел коня, и они все обнялись.
— Ты приедешь, — сказал Монидяк.
— Может быть… Я могу отправиться в Новый Рим. Монидяк захохотал.
— Или ты превратишься в воробья и улетишь отсюда. Мы тебя станем ждать.
Он перекинул поводья через голову своей мышастой кобылы и взлетел ей на спину.
— Береги себя!
Монидяк и Бряк поехали прочь и помахали ему руками. Такс медленно повернулся к Юммейк. Монах сидел рядом, глядя куда-то вдаль. У него часто бывало подобное отсутствующее выражение лица. Руки у него были сжаты и слегка шевелились губы. Такс подошел к Юммейк и присел рядом с ней на корточки.
— Прощай.
Он наклонился к ней, и Юммейк обняла его, прижавшись теплой и мягкой щекой к его щеке.
Когда Такс поднялся, Юммейк сказала:
— Погоди.
Такс снова присел и мрачно посмотрел на монаха, зная, что Юммейк сейчас станет говорить о нем.
— Ты должен забрать его с собой.
— Юммейк, ты сошла с ума. У него есть ноги, и он может сам ходить.
— Он — римлянин и городской человек. Он может умереть.
Такс сверкнул глазами на монаха.
— Ты. Пошли со мной! Монах поднял голову.
— О, сейчас? — он поднялся на ноги и пошел к лошадям Такса. Когда монах остановился, схватил его за руку и подтолкнул вперед.
— А как же она? — спросил монах и нахмурился. Такс толкнул его к гнедой кобыле.
— Садись.
Сначала он решил, что монах станет отказываться, но римлянин колебался только минуту. Он схватил гриву кобылки и неуклюже взобрался на нее. Потом уселся поудобнее на спине животного.
Такс покачал головой, чтобы монах понял, что ему странно видеть подобную неумелость, и взлетел на свою черную лошадку.
Они отправились в сторону Хунгвара. Монах постоянно оглядывался назад. Такс тоже разок посмотрел назад и увидел, что Юммейк продолжает сидеть под деревом и смотреть вдаль, как это делал до нее монах. А на платформе одежды Яя развевались от ветра.
Монах промолвил:
— Хотел бы я все ей рассказать об Иисусе, — он отвел глаза от Такса и посмотрел вперед в сторону Хунгвара.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Такс галопом возвратился на стоянку хунну. Он старался быстрее тащить за собой своих свободных коней. Он почти надеялся, что когда доберется до лагеря, монах ускачет прочь. Но этого не случилось, хотя у него растрепались волосы и его грубые черные одежды были перекручены на теле. Такс ехал по насыпи вдоль юго-восточной границы лагеря, потом он остановился.
— Ты должен отдать мне коня. Вот лагерь.
Монах посмотрел на кипящий деятельностью лагерь и сказал.
— Пожалуйста, не оставляй меня здесь одного. Я не говорю на языке гуннов, всего лишь несколько слов.
Такс показал ему на север.
— Там у гепидов была стоянка на холме над рекой. Ты можешь идти туда.
— Пожалуйста, — повторил монах и глубоко вздохнул, чтобы у него восстановилось дыхание. — Я боюсь. Пожалуйста, не оставляй меня одного.
Такс с интересом посмотрел ему в лицо. Что-то ему подсказало, что монаху было легче пожертвовать гордостью, чем победить свой страх. Он спросил.
— Почему ты хочешь ехать со мной?
