Мваи. Это большой голый, округленный гранитный утес, возвышающийся над остальной цепью. Мваи, как и несколько других скалистых массивов, светло-серого цвета с белыми пятнами, похожими на лишаи. Склоны и вершины их обычно покрыты редкими и довольно тощими деревьями. Имеется еще несколько высоких вершин: одна, например, находится еще дальше к северу и называется Чиробве. Каждая вершина имеет свое название, но мы никак не могли установить, имеется ли какое-нибудь название, общее для всей цепи. Это обстоятельство, а также наше желание увековечить имя д-ра Кэрка побудили нас позднее, когда мы не могли открыть одну вершину, о которой нам говорили раньше и называющуюся Маломо-ао-Коку («петушиный клюв»), назвать всю цепь от западной стороны водопадов до северного конца озера хребтом Кэрка.
Та часть, где мы ночевали против Мваи, называется Паудио; очевидно, она является продолжением района одной из наших стоянок на Шире, на которой мы раньше делали наблюдения широты.
Когда мы уходили из Паудио, хребет Кэрка был как раз слева от нас, возвышаясь над нами на высоту, по крайней мере, в 3000 футов и, вероятно, не меньше чем 5000 футов над уровнем моря. Справа от нас далеко простиралась местность, покрытая зеленым лесом. Она постепенно повышается по направлению к хребту, украшенному несколькими отдельными вершинами, который ограничивает долину Шире.
В северном направлении перед нами лежала самая красивая и богатая из всех виденных нами долин. Она прерывалась у гор, тянувшихся еще миль на 30 дальше нашего горизонта и кончающихся у мыса Мэклер. Группы деревьев никогда не испытывали на себе влияние искусства художника-садовода. Они беспощадно вырубались для удобства земледельца. И все же разнообразные комбинации редкого леса, лесистых склонов, покрытых травой, лужаек и густых массивов темной, зеленой листвы вдоль бегущих ручьев представляли собой не менее прекрасный пейзаж, чем тот, который можно увидеть на Темзе. Эта долина называется Гоа, или Гова. Идя по ней, мы увидели, что, хотя на глаз она казалась гладкой и ровной, на самом деле была сильно изборождена быстрыми ручейками, извивающимися вокруг бесчисленных маленьких холмов. Эти маленькие ручейки сбегали с горной цепи слева от нас, и вода в них была приятно прохладной.
Жители долины Гова испытали нападение шайки бабиса и аджава, вождем которых был Каинька, живший у маленького озера Памаломба; те и другие были ревностными работорговцами. Следствием этого набега было то, что там, куда отважились вернуться к своим огородам женщины, наше появление было сигналом к мгновенному бегству. Раньше значительная часть земли обрабатывалась, но теперь она была предоставлена буйволам и слонам. Вокруг селений стояли густые темные живые изгороди из молочая; тенистые деревья создавали приятную прохладу на площадке боало, где раньше плели корзины, пряли и ткали или же танцевали, пили или болтали. Все радовало глаз, но людей не было видно, за исключением нескольких убитых горем мужчин. Ничего съестного купить было нельзя, и в качестве обычного подношения чужеземцам было принесено ничтожно малое количество дикорастущих плодов. Поэтому мы попытались уговорить нескольких местных жителей, которые нам встретились, провести нас через горный хребет, находившийся слева от нас. Хотя мы знали, что на его западных склонах живут морави, но здешние люди настойчиво утверждали, что никто не живет ближе, чем на расстоянии двухнедельного пути от этой горной цепи.
Некоторые склоны гор в этом районе необыкновенно крутые, и отдельные глыбы имеют острые края и углы без малейшего признака выветривания. Одно время мы считали угловатость отдельных глыб доказательством сравнительно недавнего образования этого континента, но впоследствии узнали, что все еще продолжается процесс, благодаря которому скалы раскалываются на острые обломки. Скалы до такой степени накаляются палящим солнцем в течение дня, что часто, сев на них, когда уже стемнеет, невольно вскакиваешь, так как тело, защищенное только тонкими брюками, не в состоянии выдержать жары. Термометр на них показывает на солнце до 58°. Верхний слой этой раскаленной поверхности, охлаждаемый вечерним воздухом, сокращается сильнее, чем внутренняя часть, и от него отрываются части и отбрасываются на расстояние фута, а то и двух. Осмотрите на каком-нибудь скалистом месте обломки, оторванные таким образом, и вы тут же поблизости найдете куски весом от нескольких унций до ста и двухсот фунтов, точно соответствующие новой поверхности скалы. По вечерам же между холмами, где ничто не мешает движению звука, можно услышать эхо, повторяющее этот грохот, который туземцы приписывают мчези, или злым духам, а более просвещенные люди объясняют естественными причинами, о которых мы говорили.
Подняться на эти горы без тропинки не было бы особым подвигом; но мы не могли разрешить себе потратить время на это длительное восхождение: наши запасы продовольствия почти совсем иссякли, поэтому мы двинулись дальше на север, надеясь найти там все, что нам нужно.
Позднее мы выяснили, что у бедных жителей были достаточные основания для нежелания вести чужеземцев, о которых они ничего не знали, к тем местам, где находились их запасы зерна, которые они были вынуждены прятать в горах после вражеских набегов.
Когда мы поравнялись с вершиной Чиробве, жители перестали давать нам проводников. Они боялись своих врагов, селения которых теперь находились к востоку от нас. Вынужденные двигаться вперед без проводников и кого бы то ни было, кто рекомендовал бы нас населению, мы нередко оказывались в затруднительном положении, так как троп было много, и они шли не вдоль долины, а пересекали ее зигзагами. Они были проторены жителями селений, спускавшимися из деревень, расположенных на склонах, к лежащим ниже лугам, где были их огороды. Наши затруднения увеличивались еще тем, что речки и горные потоки образовали ущелья глубиной от 30 до 40 футов, с отвесными стенами, на которые можно было взбираться только в определенных местах. Оставшиеся на склонах хребта жители, видя чужеземцев, мечущихся из стороны в сторону и часто пытающихся перебраться через эти потоки в невозможных местах, издавали пронзительный военный клич и оглашали долину дикими возгласами. Это была война, настоящая война, и мы находились слишком глубоко в долине внизу, чтобы они могли услышать наши объяснения. К счастью, они выжгли на большом протяжении высокую траву, и она скрывала их от нас только местами. Мы выбирали открытые места и проводили там ночи, причем все окружавшие нас туземцы считали нас охотниками за невольниками. Но нас не беспокоили, хотя обычно в этой части страны на врагов нападают ночью.
Ночи в долине, расположенной на этой высоте, были прохладными; температура спускалась до 8°, в 9 часов утра и в 9 часов вечера она равнялась 15°, что и составляло среднюю температуру дня. В полдень температура была 28°, а при заходе солнца 21°.
Не совсем выжженные еще стебли травы и солома, валявшиеся на дорожках, сильно затрудняли ходьбу. Читателю это покажется очень небольшим препятствием. Но он должен представить себе стебли травы толщиной в мизинец и солому, похожую на наши трости, лежащими в одном направлении, одна на другой, так что нужно поднимать ноги, как если бы ты шел по высокому, густому вереску. Благодаря этим стеблям стали ясны причины известных взрывов, подобных выстрелам из пистолетов, которые слышатся во время ежегодных пожаров: разогретый воздух, расширяясь внутри стеблей, разрывает их с громким треском и разбрасывает их обломки.
Туземцы возделывали здесь много зерна, и мы видели на покинутых полях пасущихся буйволов, а также несколько женщин, которые убегали гораздо быстрее, чем животные.
Увидев 29-го числа у одного селения нескольких жителей, стоявших под деревом, мы присели и послали Мазего, одного из наших спутников, для переговоров с ними. Он вернулся к нам вместе с Матундой, старшиной деревни, принесшим для нас тыквенную бутыль с водой. Матунда сказал нам, что все население бежало от аджава, которые только что прекратили грабеж, так как им дали 5 человек в уплату пени за какое-то оскорбление, из-за которого они вторглись в страну. У Матунда было много зерна для продажи, и вскоре все женщины занялись его перемалыванием в муку. Мы обеспечили себя большим запасом хлеба и четырьмя дойными козами. Козы манганджа гораздо лучшей породы, чем обычные африканские; у них короткие ноги и широкое туловище красивой формы. Мы обещали макололо, когда нам уже не нужно будет молока, отдать им коз для улучшения имеющейся у них дома породы, и это должно было побудить их особенно тщательно ухаживать как за козами, так и за козлятами, заботясь о корме для них и оберегая их во время переходов.
Покинув Матунду, мы подошли к концу горной долины. Когда готовились спуститься по крутому склону в тысячу футов, справа от нас возвышались гордые вершины мыса Мэклер с синеющей у их подошвы водой; перед нами были видны горы Ценга, а слева – хребет Кэрка, простирающийся к северу и, по-видимому,
