спуститься к морю. Макололо тоже упали духом из-за болезни и недостатка в питании и, естественно, стремились поспеть вернуться на свои поля к посеву. В довершение всего еще прибавилось чувство долга. Мы понимали, что поступили бы нечестно по отношению к правительству, если бы из-за какой-нибудь мелочи стали рисковать задерживать «Пионер» еще год на реке; поэтому мы решили вернуться. И хотя потом было очень досадно сидеть на корабле целых два месяца в ожидании разлива, который, мы надеялись, начнется сразу же после нашего прибытия, но наше огорчение уменьшалось сознанием того, что в этом отношении мы поступили честно.
В ночь на 29 сентября к месту, где мы расположились на ночлег, пришел вор и украл ногу козы. Когда мы пожаловались заместителю старшины, он сказал, что вор убежал, но что его поймают. Он хотел уплатить штраф и предлагал взамен курицу и яйца. Но так как мы желали, чтобы наказан был только вор, то посоветовали найти его и наложить на него штраф. Макололо считали, что лучше взять курицу, так как тогда вору действительно не уйти от наказания. Уладив это дело, в последний день сентября мы тронулись в обратный путь. На то, чтобы добраться до судна, у нас оставалось как раз столько времени, сколько у нас ушло, чтобы дойти до этого места; а второй раз идти тем же путем не очень интересно.
По пути на северо-запад мы встретили очень веселую старушку, которая, когда мы проходили, энергично работала у себя в огороде. Когда-то она была красивой, но теперь ее седые волосы составляли резкий контраст с темным цветом ее лица. Она, по-видимому, наслаждалась своей бодрой здоровой старостью. Она приветствовала нас в таком тоне, который в другом месте был бы назван «хорошим обращением», и, очевидно, сознавая, что заслуживает эпитета «черной, но милой», отвечала каждому из нас сердечным «да, дитя мое». Другая женщина, с материнским видом сидевшая у колодца, начала разговор словами: «Вы собираетесь навестить Муази и пришли издалека, не правда ли?» Но вообще женщины никогда не заговаривают с чужими, если к ним не обращаются, поэтому все, что бы они ни говорили, привлекает внимание.
Муази один раз подарил нам корзину зерна. Когда мы намекнули, что у нас нет жены, которая могла бы смолоть зерно, его полногрудая супруга с плутовской веселостью вмешалась и сказала: «Я смелю его для вас. Брошу Муази и пойду с вами, чтобы готовить для вас в стране заходящего солнца».
Женщины, как правило, скромны и ведут себя сдержанно. Не будучи обременены работой, они очень трудолюбивы. Зерновые посевы требуют ухода в течение восьми месяцев. Когда урожай убран, требуется немало труда, чтобы превратить его в пищу в виде каши или пива. Зерна толкутся в большой деревянной ступе, похожей на древнеегипетскую, пестом шести футов длины и около четырех дюймов толщины. Толкут сразу в одной ступе две или даже три женщины. Каждая женщина, прежде чем ударить пестом, подскакивает, чтобы придать большую силу удару. Они точно выдерживают такт, так что в ступе никогда не бывает двух пестов в одну и ту же минуту. Мерное постукивание и энергично работающие женщины – явления, неразлучно связанные с каждым зажиточным африканским селением. Под действием этих ударов, с помощью небольшого количества воды, жесткая наружная шелуха отделяется от зерна, и тогда оно готово к тому, чтобы быть смолотым на жерновах.
Мука, если она плохо очищена от шелухи, раздражает желудок. Если женщины, занимающиеся этим делом, не обладают достаточной физической силой, то шелуха не отделяется от зерна. Соломон считал, что для того, чтобы отделить «глупца от его глупости», потребуется больше силы, чем для того, чтобы очистить от жесткой шелухи или отрубей пшеницу. «Если ты истолчешь глупца в ступе вместе с пшеницей, то все же глупость от него не отстанет». Радугу в некоторых местностях называют «пестом баримо», или богов. Мальчики и девочки благодаря постоянному упражнению в работе с пестом умеют при постройке хижины вбивать жерди в землю примерно таким же образом. Делают они это так ловко, что никогда не бывает, чтобы они не попали сразу в первую же ямку.
Пусть кто-нибудь попробует, втыкая несколько раз подряд со всей силой кол в землю, сделать в ней глубокую яму, тогда он поймет, как трудно всегда попасть в одно и то же место.
Однажды ночью, когда мы спали не в хижине, но достаточно близко от нее, чтобы слышать, что в ней происходило, одна беспокойная мать начала молоть зерна около двух часов утра. «Ма, – спросила маленькая девочка, – почему ты мелешь в темноте?» Мать посоветовала ей уснуть и, чтобы навеять своей любимице сладкий сон, сказала: «Я мелю муку, чтобы купить у чужеземцев одежду, в которой ты будешь выглядеть, как маленькая дама». Человека, который наблюдает эти первобытные народы, постоянно поражают эти маленькие повседневные проявления истинно человеческой природы.
Мельница состоит из глыбы гранита, сиенита или слюдяного сланца, от пятнадцати до восемнадцати квадратных дюймов и толщиной в шесть дюймов, и из куска кварца или другого твердого камня величиной в полкирпича. Одна сторона его выпуклая, причем она соответствует углублению в большем и неподвижном камне. Стоящая на коленях работница захватывает обеими руками верхний мельничный камень и водит его взад и вперед в углублении нижнего камня, точно так же, как пекарь месит тесто, нажимая на него и отталкивая от себя. Вес тела давит на подвижный камень. В то время, как он давит и идет взад и вперед, одна рука все время подбавляет немного зерна, чтобы таким образом сначала раздавить их, а потом смолоть на нижнем камне. Причем последний устанавливается наклонно, так что смолотая мука сыплется на разостланную для этой цели шкуру или циновку. Возможно, что это и есть самый первобытный вид мельницы, более древней, чем употребляемая в восточных странах, где две женщины мелют на одной мельнице.
Ручная мельница (изготовление муки)
Другая работа женщин – это приготовление пива. Осоложенное зерно сушат на солнце и растирают в муку, затем варят. Празднование иногда заканчивается тем, что все пришедшие повеселиться приносят свои мотыги и отрезвляются основательной порцией работы в поле.
Бывает и так, что какая-нибудь пара запирается у себя в хижине под предлогом болезни и выпивает все пиво. Но чаще созываются все друзья и родственники женщины, пиво которой предстоит выпить. Они развлекаются тем, что хвалят пиво хозяйки, говоря, что будто бы оно так хорошо, что «вкус прямо доходит до затылка», или объявляют, пользуясь особым жаргоном туземных лакомок, что праздник настолько изысканный, что при каждом шаге на пути домой их желудки будут выговаривать: «Тобу, тобу, тобу». Только ханжа может осудить их за это единственное, хотя и жалкое, развлечение в их жизни. Благослови небо их сердца! Да насладятся они плодами труда своего! Однако мы должны признаться, что, видя богатство их страны, мы всегда в душе вспоминали улицы и переулки наших больших городов и жалели, что грязное и испорченное потомство бедности и порока не находит удовольствия в этом мире, где всего много и даже гораздо больше, чем нужно.
Глава XXVII
Возвращение
Мы прошли несколько делянок, около квадратной мили каждая, на которых все деревья были срублены, а пни были высотой лишь 2–3 фута. Сваленные деревья были собраны в кучи, размером 50 X 30 ярдов. Когда деревья высыхали, их сжигали. Зола рассыпалась по расчищенной местности, на которой выращивался особый вид проса, под названием маере, который очень любят туземцы, хотя для наших желудков это была такая же непереваримая пища, как крупный песок. По одну сторону этих расчищенных мест охотники расставляют большие крепкие сети, сделанные из коры баобаба, в которую они загоняют дичь. В этих высоких местах мы видели около дюжины маленьких антилоп и несколько зебр. Нас поразило сходство людей, несущих свои охотничьи сети, с фигурами, изображенными на древних египетских гробницах, но таких охотников среди населения очень мало. Как правило, африканцы занимаются здесь сельским хозяйством, и они вполне счастливы, когда имеют возможность мирно собрать свой урожай.
Второго октября мы обратились к Муази с просьбой дать проводников, чтобы показать нам дорогу прямо к Чинсамбе в Мосапо и, таким образом, срезать угол, который нам пришлось бы сделать, если бы мы пошли назад к заливу Кота-Кота. Он ответил, что его люди знают тот короткий путь к Чин-самбе, которым мы хотели бы пройти, но все они боятся идти из-за зулусов, или мазиту. Поэтому мы отправились по нашему старому пути и через три часа в одном из селений встретили нескольких бабиза, которые обещали проводить нас к Чинсамбе.
Везде мы встречаем этих энергичных торговцев. Их легко узнать по горизонтальному шраму длиной в полдюйма, который проходит по середине лба и по подбородку. Они часто причесываются таким образом, что собирают волосы с верхней и задней части головы вместе, выбривая волосы на висках и спереди. Форма
