И не нужен, не угоден
Никому среди людей!
Тяжело на свете жить!
И живу я тихомолком.
И боюся - серым волком
Громко жалобу завыть!
Тиунов взмахнул палочкой, поглядел в небо, в даль и себе под ноги.
- А весёлое - не склонен сочинять? - спросил он, вздыхая.
Сима, тоже оглянувшись, ответил виновато:
- Про податного Жукова сочинил, да плохо вышло. Артюшка поёт:
Как живут у нас в Заречье
Худы души человечьи...
Это я же составил! А то ещё про город...
- Что - про город?
- А вот! - юноша снял с головы старенький картуз, зачем-то распялил его перед лицом и начал тихонько:
Эх, попел бы я весёлых песен!
Да кому их в нашем месте нужно?
Город для веселья - глух и тесен,
Все живут в нём злобно и недужно.
В городе у нас - как на погосте
Для всего готовая могила.
Братцы мои! Злую склоку бросьте,
Чтобы жить на свете легче было!
Замолчал.
- Всё?
Кривой нацелился глазом в лицо юноши и, усмехаясь, спросил:
- Какое же тут веселье? Дурачок!
Помолчав, он повторил:
- Эхе-хе, дурачок!
Юношу не обидело грустное и ласковое восклицание, он даже улыбался, говоря:
- Ведь я не сказал, Яков Захарович, что это - весёлое.
- Не сказал разве?
- Не-ет!
- Так! Ну, ладно!
Слева от них, в тёмном ельнике болота, гулко крикнул пугач - тишина всколыхнулась и снова застыла, как масло. Далеко впереди середь поля вспыхнул тихий огонь и стал быстро разгораться, вздрагивая и краснея.
- Вон, - сказал кривой, - видать, мужики из Балымер в ночном светец разложили. Свежевата ночка-то!
- Стихами, Яков Захарович, мне легче думать, а простые слова труднее складываются у меня. Мне всё хочется, чтобы стихи-то как молитвы были, а как это надо делать - не знаю! Ежели длинный стих, то будто молитвеннее выходит - а так ли? Вот ещё стихи, про город тоже:
Снова тучи серые мчатся над болотами.
Разлилася в городе тишина глубокая.
Люди спят, измучены тяжкими заботами,
И висит над сонными небо одноокое...
- Какое небо-то? - удивлённо спросил Тиунов.
- Одноокое, - смущённо ответил Сима и отодвинулся от спутника, виноватым голосом объясняя: - Оно ведь всегда одноглазое: днём солнце, а ночью - луна только.
- Кривое, стало быть, как я? - сказал Тиунов, посмеиваясь. - Это ничего, ловко! Только - звёзды забыты тобой.
- При полной-то луне - какие звёзды?
- М-м... верно, маловато их! Да! Потом вот тучи, говоришь, и - луна?
- Это бывает! Бегут тучи, а между них - луна, и всё небо вздрагивает, будто ломается...
Тиунов замолчал, а Сима тихонько прибавил:
- Я назвал небо-то однооким - забыл про вас, ей-богу!
- Ничего! - сказал кривой.
- Дальше у меня так идут стихи:
В небе тучи гонятся за слепой луной,
Полем тихо крадётся чья-то тень за мной...
- Все ты да ты! - вдруг заговорил Тиунов. - Ты, да я, да сватья, только и знатья! Да голодное житьё, да смерть!
Юноше очень хотелось рассказывать Тиунову свои стихи, но кривой, видимо, не хотел слушать: помахивая палочкой, он тихонько шагал и говорил:
- Всё это, конечно, действует в жизни - и бедность есть, и смерть, а людей однако не одолевает! И дедушка мой голодал, и отец голодал, а и сам я не больно сытно живу. И они - померли, и я помру - верно!
Вспоминая свои стихи, Сима не ответил.
- Ну, помру, и - ни синь пороха после меня не останется! - убедительно говорил Тиунов. - Злодей помрёт - люди скажут: ах, какой злодей был! Добрый помрёт - добром помянут. Бывает - и собаку дохлую жалко людям. Кошек тоже часто вспоминают: хорош, дескать, зверь был, умный или там - ласковый, мышей ловко хватал. А помрут Яков Тиунов, Семён Девушкин - и никто ничего не скажет! Были мы али нет - это всем всё равно. Вот ты бы о чём подумал, малый, об этом вот! Да! Поду-май! Дело - важное! Ты - человечек одинокий, а одинокие-то люди и есть самые лучшие, верные слуги миру.
Сима - молчал. Ровная и мягкая речь кривого не мешала смутным мыслям юноши искать нужных слов.
- А ты будь нужен людям не столь в горе, сколько в радости, ты их с радостью полюби! Горе, малый, дёшево! В нём - как арестанты в серых халатах своих - людишки одинаковы: ни дворяне, ни мещане не отличны. А ты - в радость иди, покажи людям радость - птицу редкую, птицу райскую - вот! Вот у тебя есть - скажем - талант, ты его серьёзно полюби! Надо, брат, всё полюбить: инструмент, которым работаешь, - долото, например, - и его полюби тоже! Оно тебя поймёт, хоть и железо, а - полюбив твою руку - оно тебе в работе сильно может помочь.
Полем идут двое
Старый с молодым...
- складывалось в голове Симы. Он спотыкался и простирал вперёд прямые, длинные руки:
Перед ними - тени
Стелются, как дым...
В сумраке души, в памяти, искрами вспыхивали разные слова, кружились, как пчёлы, одни исчезали, другие соединялись живою цепью, слагали песню Симе было жутко и приятно, тихая радость ласкала сердце.
- Вот, гляди! - задумчиво текла речь кривого. - Живут в России люди, называемые - мещане. Кто их несчастнее? - подумай. Есть - цыгане, они всё бродяжат, по ярмаркам - мужиков лошадями обманывают, по деревням - кур воруют. Может, они и не делают ничего такого, ну, уж так говорится про них. А мещане хоть больше на одном месте трутся - но тоже самые бесполезные в мире жители...
Юноша, глядя вперёд бездонным взглядом круглых глаз, шаркал ногами по земле, и ему казалось, что он легко поднимается в гору.
Старый молодому
Что-то говорит,
