Его светлость только что пересказал шутку, которую ему выдал его новый знакомый, полковник Фицуильям.
— Я был невероятно очарован полковником, — добавил он. — Очень интересный и удивительно воспитанный человек.
— Вы правы, он именно такой! — согласилась Элизабет.
— Вы знакомы с ним? — вскричал его светлость и вздрогнул от внезапной мысли.
— Вам нехорошо, милорд? — забеспокоилась Элизабет.
— Да, да, нехорошо. Благодарю. Извините. — Он просто вспомнил указания матери не упоминать о своей встрече с полковником, но было уже слишком поздно. Пришлось продолжать: — Конечно, вы знакомы С полковником. Мы даже говорили с ним о вас.
— Теперь вы пугаете меня, сэр. Лорд Рирдон рассмеялся:
— Нет никакой надобности опасаться наших с ним разговоров. Вам было бы скорее лестно услышать, О чем мы говорили. Вы встречались с полковником в Кенте, как я полагаю?
— Да, именно там. Полковник гостил у своей тети, леди Кэтрин де Бёр, в имении ее светлости, Розингс-парке. Я же тогда гостила у своего кузена, мистера Коллинза, тамошнего пастора.
— Вам случайно не удалось посетить Розингс? — поинтересовался ее собеседник.
— Много раз.
— И каков он? — спросил Фредерик с притворным равнодушием.
— Мне очень понравился парк. Великолепное место для прогулок.
— А дом? Как бы вы описали его?
— Дом в Розингсе современный и очень славный, милорд.
— Он очень… большой?
— Достаточно сказать, что мистер Коллинз указывал мне, как много там окон.
Фредерик рассмеялся:
— Именно так и сказала мне ее светлость. Она очень гордится своими окнами.
Элизабет в замешательстве взглянула на него:
— Вы имеете в виду леди Кэтрин де Бёр?
— Да. Я познакомился с ней, когда пришел навестить кузена мистера Дарси. Он жил в доме ее светлости. — Рирдон непроизвольно поглядел на другую сторону стола, на свою мать. — Если бы я знал вас дольше, вы изучили бы все мои тайны.
Она наклонилась вперед. Он успел подумать, насколько же она очаровательна, как она мягко пообещала:
— Я никогда никому ничего не расскажу.
Он засмеялся снова, и она засмеялась вместе с ним.
После обеда Элизабет уговорили спеть. Возросшая популярность ее пения среди искушенных в этом искусстве дам в ее новом кругу удивляла Элизабет. Конечно, ее исполнение улучшилось под руководством опытного мастера, но дело было не в этом. Очарование её голоса и бесхитростная манера исполнения околдовывала ее слушателей.
Маркиза даже попросила ее приехать как-нибудь утром, чтобы она спела для ее племянника. Уиттэйкер воображал себя композитором и, несомненно, был бы [В восторге. Дарси бросил быстрый взгляд на Элизабет, которая улыбалась непостижимой бездонной улыбкой.
— Ну, пообещайте же приехать, миссис Дарси, — упрашивала миссис Куртни. Я буду сопровождать вас, если вы хотите.
Элизабет не испытывала особого расположения к обществу Уиттэйкеров, несмотря на их искрометное тончайшее остроумие. Она съездила к ним с ответным кратким визитом. Ей не удавалось совсем избегать их, поскольку их принимали почти везде и они были неизменными любимцами своей тети. Она не смогла отказаться, не показавшись неучтивой.
Элизабет, при всем гордом нежелании признавать полезность дружбы с леди Инглбур, радовалась, что эта дружба могла бы привести к преодолению разрыва и отношениях со столь важным родственником, как граф Мэддерсфилд.
Проскользнув в кровать той ночью, она сказала:
— Как прав ты был, когда говорил о важности внимания ко мне со стороны леди Инглбур. Но предупреждаю: непростительно для мужа так часто оказываться правым.
Он взял ее лицо в свои ладони, и его пальцы погрузились в ее волосы.
— Почти с самого начала нашего знакомства я предупреждал тебя, что я все тщательно обдумываю, прежде чем выразить свое мнение. Разве ты не запомнила это?
— Действительно, я не вняла твоему предостережению.
Она скатилась под одеяло:
— И теперь я полностью в твоей власти.
— Неужели?
В дрожащем пламени свечи он наблюдал, как шевелятся ее губы, когда она произносит: «Тебе судить».
— Как это у тебя получается? — спросил ее Дар-си. — Я рвался на поле битвы, размахивал мечом, готовый встать на твою защиту, а ты укрощала самую отъявленную врагиню словом и порабощала ее приспешников взглядом.
— Надеюсь, ты маркизу не называешь «отъявленной врагиней». Но я вообразить себе не могу, будто ты подразумеваешь, что я победила твою тетю.
— Мое метафорическое «отъявленная врагиня» — суть ограниченность и жестокость толпы.
— Ты действительно чувствовал, что тебе, скорее всего, придется защищать меня?
— Когда мы только приехали в Лондон, очень даже чувствовал. — Он поднес длинный завиток ее волос к своим губам.
— Прошу тебя, не подумай, что я сомневался в том, как тебя примут среди тех, кого я считаю друзьями. И все же я знал о предубежденности некоторых своих знакомых и готовился отшвырнуть от себя любого, кто посмеет обидеть тебя.
— Правда? Сначала и я чувствовала некоторую нервозность. Но не страх. Удивительно, но, начиная с самого детства, я не могу вспомнить, чтобы я по-настоящему чего-то боялась.
— Твоя храбрость стала одним из первых качеств, которое восхитило меня.
Она отвернулась от света свечи.
— Хотя я никогда не чувствовала страха… — начала она. Он обнял ее:
— Ну?
— Ну? — Она засмеялась.
— Хотя ты никогда не чувствовали страха… ну, а дальше?
— Тебе повезло, что у моего папы отменное здоровье.
— Ты уходишь от темы.
— Разве? Если бы мой отец умер прежде, чем любая из его дочерей вышла замуж, нам с тобой не пришлось бы никогда встретиться. Я жила бы в бедности в коттедже, с мамой и всеми моими сестрами. Сестры Бингли могли бы прослышать о нашем тяжелом положении и послали бы нам какие-то из своих старых платьев.
— С превеликим удовольствием, надо думать, — засмеялся Фицуильям.
— Скорее всего, — она приподнялась на локте. — Добродетель должна иметь земную, а не только небесную награду.
Она погасила свечу.
— Это ваше предназначение — дарить мне земную награду, госпожа?
Она тихонько засмеялась в темноте.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
