— Почему ты так рано поднялся, Эдвард?
— Уже половина девятого, Китти, и тебе тоже пора собираться в церковь. Сегодня там будут и твои родители.
— Почему же ты не напомнил мне об этом раньше? — Она обиженно выпятила нижнюю губу, и преподобный Тернер не смог не соблазниться и не поцеловать жену в губы.
— Китти, я был бы просто счастлив, если ты успеешь навестить миссис Гуд, прежде чем мы уедем в Пемберли.
— Тьфу! Эдвард! Ты же знаешь, что я терпеть не могу ходить в эти мрачные коттеджи арендаторов.
— Твои посещения освещают ее дни, Китти. Аптекарь говорит, у нее их осталось не так много. Она до сих пор вспоминает, как ты в первый раз пришла навестить ее.
— Папа никогда не был столь строг, как ты, Эдвард, — нахмурилась Китти. — Почему ты смеешься?
— Я смеюсь над твоим представлением о строгом муже.
— Очень хорошо, тогда я пойду туда, но только чтобы доставить тебе удовольствие.
— Китти, я думаю, тебе следует навестить миссис Гуд, чтобы доставить удовольствие ей. — Она чуть отстранилась от мужа. — Ладно, сделай это ради меня, дорогая Китти. Только не смотри на меня так холодно.
Она улыбнулась и подставила мужу щеку для поцелуя, потом сбросила одеяло.
— Как ты любишь отнимать у меня мое время, Эдвард! Мне еще надо проверить работу горничной. Мама будет все повсюду высматривать.
После службы и превосходного завтрака миссис Беннет с удовольствием обследовала дом другой своей дочери. Пасторский дом имел то преимущество, что нуждался в некоторых усовершенствованиях, по поводу которых миссис Беннет могла с уверенностью дать советы. Это обстоятельство способствовало тому, что осмотр пасторского хозяйства принес ей ничуть не меньшее удовлетворение (если в определенном смысле не большее), чем осмотр Пемберли. Для домашнего хозяйства Элизабет ее советы не были столь уж необходимыми.
Эдвард был настолько увлечен демонстрацией своих усовершенствований в пасторате, что бедняжка Мэри не имела возможности изложить ни одной богословской загадки преподобному Тернеру.
Чета Тернеров последовала за своими гостями — Мэри и миссис Беннет — в Пемберли, где они намеревались пробыть недели три. Эдвард договорился ездить в Кимптон на воскресную службу, поскольку вовсе не желал пренебрегать своим приходом. Вернувшись в Пемберли после первых двух дней, проведенных без Китти, он крепко обнял жену.
— Милая моя Китти, я так тосковал без тебя! Ты даже не представляешь.
— Какой же ты большой глупыш! Ведь прошло всего два дня. Что же с тобой будет без меня, когда я поеду с папой и мамой в Ньюкасл?
— Китти, ты это не серьезно?! Ты же не поедешь без меня так надолго?
— Думаю, не поеду, — с сомнением в голосе ответила Китти.
— В любом случае, Китти, я не разрешу тебе ехать так далеко в твоем положении. — Он прижал ладонь к ее чуть выпиравшему животу.
— Тогда ладно, я никуда не поеду.
— Любимая моя, тебе ведь и самой не хочется расставаться со мной?
— Думаю, да, — согласилась она. — Пусть ты и жуткий людоед.
Эдвард расцеловал ее в капризно надутые губы. Она вернула ему поцелуй, и он поцеловал ее снова. Китти легонько оттолкнула мужа.
— Пора одеваться к обеду, Эдвард.
— Скажи мне, что ты любишь меня.
— Люблю. Но теперь оставь меня в покое.
Когда он закрыл за собой дверь, она тут же перестала хмуриться и счастливо рассмеялась.
«Надо сказать горничной, чтобы приготовила мою новую ночную рубашку», — подумала Китти. Рубашка была сшита из тончайшего батиста, и Китти приберегала ее для особого случая.
Миссис Беннет никогда нельзя было обвинить в пренебрежении некоторыми из священных материнских обязанностей. Как-то утром она направилась в гостиную Элизабет, где та писала письма.
— Не отвлекайся на меня, детка. Я с удовольствием посижу тут тихонько, глядя, как ты работаешь.
— Очень хорошо, мама.
— Какая у тебя очаровательная комната. Мистер Дарси специально обновил ее для тебя?
— Да.
— Как много писем тебе приходится писать, Лиззи.
— Да.
— А кому ты пишешь сейчас?
— Я пишу миссис Макдоуэлл, мама.
— Кто такая эта миссис Макдоуэлл, моя дорогая? Я никогда не слышала о ней.
Элизабет отложила перо и ответила еще на целый поток вопросов.
— С твоих слов эта особа кажется мне очень интересной, Лиззи. Думаю, тебе надо продолжать писать, иначе ты никогда не закончишь.
— Да, мама.
Миссис Беннет поднялась и стала прогуливаться по комнате, мурлыкая про себя какую-то мелодию.
— Твоя сестра Джейн ждет еще одного ребенка.
— Да. Я очень счастлива за нее.
— У Китти будет очень много забот в это Рождество, когда у нее появится маленький, — сказала миссис Беннет.
— Какой? У Китти будет ребенок? Так скоро? Элизабет заново попыталась вернуться к написанию письма…
— Лиззи?
— Да, мама?
— У меня к тебе небольшой разговор.
— Разве мы сейчас не разговариваем? Миссис Беннет деликатно покашляла:
— Лиззи, надеюсь, ты не расположена препятствовать своему мужу в исполнении его супружеского долга?
— Я расположена воспрепятствовать подобным вопросам, мама.
— Поступай, как знаешь. Я только желаю быть тебе полезной.
— Благодарю, но мне не требуется ничья помощь.
— Куда же запропастилась Мэри? Пойду погляжу, она, наверное, все еще в своей комнате.
Дверь за миссис Беннет закрылась, но ее досадливая болтовня еще несколько минут висела в воздухе.
Элизабет подошла к окну. Был прохладный ясный летний день.
Она оглянулась через плечо на вошедшего в комнату Дарси и опять отвернулась к окну. Он стоял очень близко к ней.
— Может случиться, у нас никогда не будет сына, Фицуильям, и вообще не будет детей.
— Может, и не будет, хотя прошел только год и два месяца с тех пор, как мы…
«Он продолжает считать!» — подумала Элизабет.
— Фицуильям, если все обернется именно так, ты будешь сокрушаться?
— Для меня это будет большим ударом. Кроме того, для меня невыносима мысль, что тебя прогонят из нашего дома, если мне суждено умереть раньше тебя. Но глагол «сокрушаться» подразумевает, что у меня есть власть изменить нашу судьбу.
— Я имею в виду… я боюсь, ты станешь сокрушаться, что… — Слова зависли в воздухе.
— Ну же, Элизабет, сокрушаться — что..?
