— Да ты не слушаешь! — упрекнула она. Она метнула на него сердитый взгляд.— О, что за супруг у меня!
— Катарина,— мягко проговорил Жан,— мы ничего не можем поделать. Живем в этом прекрасном месте... по крайней мере, пока живем здесь. Давай будем этим наслаждаться.
— Только подумать, что я могла выйти замуж за такого человека! Твое королевство, твоя семья, твоя корона — разве они ничего для тебя не значат?
— Корону, как ты мне часто говорила, ты подарила мне к свадьбе, моя дорогая. Ее не всегда удобно носить, и если ее у меня отберут... что ж, тогда я буду простым д'Альбрэ. Это имя, которое мне дали при рождении.
Катарина сощурила глаза.
— Да,— сказала она,— ты был с рождения Жаном д'Альбрэ и, видимо, умрешь простым Жаном д'Альбрэ. Тем, кто не готов сражаться за свою корону, мало сочувствуют, если они ее теряют.
— Но ты, дорогая моя, хочешь сражаться за свою... сражаться с врагом, который в десять раз превосходит тебя... сражаться до смерти... а после смерти, дорогая моя, к чему тебе будет корона Наварры?
Катарина раздраженно отвернулась от него. Чтобы завладеть короной Наварры ее бабка Леонора, сводная сестра Фердинанда, отравила свою собственную сестру Бланш. Леонора не долго наслаждалась тем, ради чего совершила убийство; после ее смерти королем Наварры стал ее внук, брат Катарины.
Катарина теперь подумала о своем златоволосом брате Франциске Фебе, которому дали такое имя из-за его изумительных золотых волос и исключительной красоты.
Их семья была гордой и надменной, ибо сын Леоноры Гастон де Фуа женился на сестре Людовика XI Мадлен, и таким образом они были связаны родственными узами с королевским домом Франции; было только естественно, что они искали защиты у этого монарха.
«Какая у нас несчастливая семья! — подумала Катарина.— Мой отец преждевременно скончался, получив рану копьем на турнире в Лиссабоне. Франциск Феб умер уже через четыре года после того, как корона перешла к нему. От него она перешла к его единственной сестре Катарине».
Желанным для Фердинанда был брак Катарины с его сыном Хуаном; так можно было бы одним разом и весьма просто заполучить наваррскую корону в сферу влияния Испании, ибо в таком случае внуки Фердинанда в будущем были бы королями и королевами Наварры. Но мать Катарины, по рождению принцесса Франции, не была намерена делать что-нибудь, что способствовало бы усилению Испании. Поэтому Хуан женился на Маргарите Австрийской и умер через несколько месяцев после свадьбы, оставив Маргариту на сносях, которая потом родила мертвого ребенка.
А Катарину выдали за Жана д'Альбрэ по настоянию ее матери, потому что Жан был француз, а принцесса Мадлен была полна решимости сохранить Наварру в качестве вассала Франции.
«И этот человек мой супруг! — думала Катарина.— И ему все равно. Единственное, что ему нужно — чтобы мы жили в мире, чтобы он мог танцевать и веселиться с придворными, ездить верхом по стране и разговаривать с самыми последними из его подданных, заботливо расспрашивая о состоянии виноградной лозы — как простой человек, каким он все еще и продолжает быть».
Но внучка убийцы Леоноры не позволит, если это в ее силах, отнять у себя корону.
Она воскликнула:
— Нам следует известить об этом короля Франции. Нельзя терять времени. Разве ты не видишь, как это важно, Жан, или ты все еще мечтаешь? Пошли за одним из твоих секретарей и пусть он как можно быстрее подготовит письмо королю. Ты думаешь, Людовик позволит Фердинанду Арагонскому войти в Наварру и захватить, что принадлежит нам? Он поймет, что это безрассудство. Он заключит с нами договор, которым даст знать Фердинанду, что если тот попытается на нас напасть, то будет иметь дело со всей мощью Франции и Наварры.
Жан встал и пошел к двери. Катарина наблюдала, как он отдавал приказание одному из пажей. Даже когда он разговаривал с пажом, в его манерах не было величавого достоинства. Все выводило ее из себя, потому что она боялась.
Вскоре появился секретарь.
Это был слишком нарядно одетый высокий молодой человек с дерзкими черными глазами; Катарина догадалась, что иногда у него бывает немного напыщенный вид. Она с удовольствием заметила, что входя в комнату, он был немного подавлен, и это объяснялось присутствием королевы.
Жан очень ошибается, обращаясь со своими подданными так свободно и непринужденно. Это, быть может, сделает его популярным, но уж конечно не прибавит ему уважения.
— Король и я хотим составить письмо к королю Франции.
Секретарь склонил голову, как будто хотел спрятать глаза, в которых всегда появлялось похотливое выражение в присутствии женщин. Как знаток женского тела, он и сейчас не мог удержаться, чтобы внимательно не оглядеть королеву и не представить себе, насколько большое удовольствие получает король от их с ней взаимоотношений. Он не мог пойти на риск позволить королеве догадаться о его мыслях, хотя ему пришло в голову, что король может догадаться. Но король поймет; он веселый и добродушный и он поймет, что человек с такой мужской силой, как его секретарь, никогда не может отделаться от мыслей о сексуальных отношениях.
Именно это и думал Жан. Бедный молодой человек, размышлял он, как его осаждают женщины. Он был бы очень хорошим секретарем, если бы не был постоянно занят мыслями том, как переспать с той или этой.
Королева не думала о молодом человеке как о мужчине, для нее он был просто писец. Он составит письмо к королю Франции и оно будет как можно скорее отправлено.
Наварре серьезно угрожала Испания. Людовик должен прийти к нам на помощь.
Спеша по улицам беднейшего квартала Памплоны, секретарь прошмыгнул по узкому переулку и, подойдя к лачуге, остановился, оглянулся и попробовал дверь. Она была незаперта.
Перед тем как войти в дом, он еще раз оглянулся, чтобы убедиться, что за ним не следят. Нельзя, чтобы личных секретарей короля видели в таком месте.
Ах, подумал секретарь, кто же может сказать, откуда придет любовь?
У него было множество любовниц — фрейлин, крестьянок. С его огромным опытом он был не из тех, кто задумывается о происхождении и положении прежде, чем завязать пылкий роман.
Но эта... ах, эта... она была лучше их всех.
Он подозревал, что она цыганка. У нее были темные, дерзкие глаза и густые кудрявые волосы; ее неистовая страстность ошеломила даже его, и он почувствовал себя неопытным, когда они предавались любви.
Она любила танцевать с кастаньетами больше в испанском, чем во французском духе. У нее была смуглая кожа, мускулистые и сладострастные руки — настоящий рог изобилия, из которого так и сыпались удовольствия. Одним жестом она могла разжечь его до неистовства: достаточно было взгляда, движения губ. Она сказала, что он должен прийти в этот дом, и он пришел, хотя для кого-то другого он бы так не поступил. Место любовного свидания выбирал бы он.
Он называл ее Цыганкой, а она звала его Амиго, потому что он обвинил ее в том, что она испанка. Он назвал ее испанской цыганкой и за то она дала ему пощечину. Теперь на лице у него появилась улыбка, когда он вспомнил, как тогда прыгнул на нее, как они катились по земле — неизбежный конец.
Ему нравилось быть для нее Амиго. Личный секретарь короля Наварры не должен раскрывать свое настоящее имя.
Стоя в темноте внутри дома, он позвал:
— Цыганка...
Последовало недолгое молчание и ему стало не по себе в темноте. Тут в душу к нему закралось дурное предчувствие. Не поступил ли он неблагоразумно, что пришел? Он секретарь короля, у него в карманах важные документы. Что если его сюда заманили, чтобы отобрать эти бумаги? Как глупо с его стороны захватить их сюда. Он не подумал вынуть их из карманов. Когда он шел по следу женщины, он ни о
