королем, то он непременно обратил бы того в веру гугенотов.
Однако солдаты, обожая Колиньи и испытывая к нему безграничное уважение, все же больше любили принца Конде. Он был храбрецом, бесстрашным, мужественным до безрассудства воином, мужчиной в полном смысле этого слова, с опрометчивыми поступками, которые только прибавляли ему симпатии других мужчин. В Конде не было ничего божественного, он любил женщин, обожал пошутить, а его веселость и остроумие вызывали такое восхищение, которое не могло вызвать благочестие Колиньи.
«Он один из нас, – говорили солдаты, – хотя в его жилах и течет королевская кровь».
Казалось, Конде было уготовано бессмертие – он прошел через многие сражения. И все же в битве под Жарнаком его настигла смерть.
Колиньи стал искать возможности остаться с Жанной наедине, чтобы побеседовать конфиденциально, поэтому она отпустила своих спутников и предложила адмиралу говорить все как есть.
Колиньи не нуждался в поощрении, он был легок на язык и сразу перешел к сути дела.
– Ее высочеству известно, как люди уважали Конде. Для них он был бессмертным. Но Конде погиб. В армии очень тяжело это восприняли. Надо поднять их боевой дух.
– Елизавета Английская обещала оказать нам помощь, – начала Жанна.
Но Колиньи покачал головой:
– Английская королева очень хитра. Она произносит приятные речи, но ее истинным желанием является видеть Францию раздираемой гражданской войной. Королева не хочет видеть нас победителями, она хочет видеть нас воюющими.
– И хочет видеть Францию гугенотской.
– Ваше высочество судит о других людях по себе. Увы, Елизавета протестантка только потому, что ей это удобно. Таких людей в мире большинство, мадам, и хорошо, что мы это осознаем.
Лицо Жанны сделалось жестким, когда она еще раз подумала об Антуане, сменившем гугенотскую веру на католическую, когда ему это стало выгодно. И правда, в мире, видимо, немало таких людей.
– Мадам, – сказал Колиньи, – в первую очередь вам следует приложить усилия для того, чтобы поднять боевой дух у наших уставших солдат. Сделать это по силам только вам и вашим молодым людям. Покажите им армию. Поговорите с ними. Пусть они увидят, что, после того как не стало Конде, борьба не прекратилась.
Жанна кивнула.
– Необходимо, чтобы они поняли, что это не война одного человека, – сказала она. – Борьба за наше общее дело должна продолжаться вне зависимости от того, что кто-то пал на пути к победе.
– Нам следует приложить все усилия, чтобы они это осознали.
Глаза Жанны заблестели. Она услышала близкие ее сердцу слова и на какое-то время почувствовала себя счастливой. Именно в такие моменты она забывала о боли, которую принесло ей предательство Антуана.
Два молодых человека старались определить цену друг друга. Они были родными по крови, их отцы были братьями. Генрих Наваррский должен будет когда-нибудь стать королем, но королем маленькой страны, но Генрих Конде не выказывал ему в связи с этим никакого уважения.
Конде скорбел о своем отце, которого горячо любил, как любили этого вовсе не богатырского сложения человека и многие другие люди.
Генриху Наваррскому такие эмоции были несвойственны. Он не скорбел по своему отцу. Да и с чего бы, если тот не только изменил его матери с Красоткой Руэ, но был готов предать ее, войдя в союз с ее врагами. Генрих понимал первое, но не понимал второе. Он благоговел перед матерью, глубоко уважал ее, однако и не возмущался отцом, потому что это было не в его природе, никаких сильных чувств к нему он просто не испытывал.
– Сегодня особенный день, – проговорил Конде. – Теперь я должен занять место моего отца.
– По-твоему, в Ла-Рошели нам найдется чем заняться?
– Именно здесь, после того как погиб мой отец.
– И ты тоже намереваешься стать героем, месье Конде?
– А кем же еще здесь можно быть?
Генрих громко рассмеялся:
– Много кем, и я много кем буду, но никак не могу вообразить себя героем.
Конде, неодобрительно восприняв его смех, высокомерно изрек:
– Передо мной пример отца, которому я должен следовать.
– Вместе с женщинами?
Конде повернулся, его глаза блеснули.
– Смею надеяться, ты помнишь, что говоришь о погибшем герое?
– Ну, любой человек может умереть, и герой тоже, но это не мешает ему любить женщин.
– Мой отец…
– Любил многих, – закончил фразу Генрих, вызывающе выставив вперед подбородок.
– Он был великим воином, и я не потерплю твоих насмешек над ним!
– Могу поручиться, что, по мнению Изабеллы Лимёй, он велик и в других делах.
