стратостата водородом, придававшая баллону большую неподвижность. Снималась она выдергиванием одной веревки. Сетка неоднократно испытывалась при наполнении судов и неизменно давала хорошие результаты. А тут вдруг заело. Наполнение закончилось, надо лететь, а сетка не слазит. Послали одного красноармейца на прыгуне посмотреть, в чем дело. Он взвился вверх, и на высоте 50–60 метров вдруг сиденье под порывом ветра выскользнуло из-под него. Все ахнули. По счастью, парень успел уцепиться за одну стропу. Внизу немедленно раскинули и растянули брезент. Но он благополучно спустился.
Послали другого. Какого-то чуваша. Разувшись, он взял в зубы нож и полетел. Забрался наверх, разрезал заклинившую веревку. Опустился вниз. И тут выяснилось, что раскрытый нож он забыл наверху. Снова несчастье. Прокофьев рвал и метал. Послали третьего, и он привез нож.
Георгий долго расспрашивал его – не заметно ли каких-нибудь разрезов, разрывов на оболочке. Все было в порядке.
– Экипаж, в гондолу! – приказал стартер.
Они влезли. Началось взвешивание. Прокофьев из окна командовал отлетом, убавлял запас балласта. Наконец, все в прядке. Из люка высовывались Прилуцкий и Семенов. Наш фотограф хотел снять всех троих. Я попросил их соединиться. Они поморщились, торопясь, но исполнили просьбу.
Георгий вылез, простился. Мы расцеловались. Я ему напомнил о радиограмме в «Правду», передал заранее заготовленный мною текст приветствия.
Уже рассвело. Раздались обычные команды.
– Дай свободу!
– В полете!
Прокофьев стоял на крышке цилиндрического ствола гондолы, держась за стропы. Под аплодисменты всех стратостат начал подниматься.
– Есть в полете! – крикнул Прокофьев.
Его несло на лесок, по направлению к Москве. Над этим леском он вдруг начал немного снижаться, очевидно, попав в какой-то поток. Ребята стравили немного балласта, и шар снова пошел вверх.
Я отошел к окошку радиостанции.
– Связь есть! – обрадованно крикнул мне радист.
Шар поднимался. Мы гадали – сколько у него высоты.
– 500.
– 600.
– 700.
– Несет прямо на Москву. Вот москвичи насмотрятся.
Вот они дали воздушный старт. Мы видели, как гондола сразу опустилась вниз и стратостат вытянулся. Что-то он начал снижаться. Потянулся дымок выпускаемого балласта.
– Это от динамического удара, – сказал стоявший рядом начальник ЦВС.
Но шар все снижался, быстрее, быстрее. Почуяв неладное, я стремглав кинулся за ворота, к своей машине. Через мгновение услышал команду Украинского:
– Все к машинам, к стратостату. «Аварийку» и «санитарку» срочно!
Вскочив в свою машину, я крикнул шоферу «Вперед!». Он, уже видя, в чем дело, держал ее на газу. Мы ринулись впереди всех по шоссе. И вдруг мостик под нами сел. Машина увязла. Остальные потянулись через лес.
А стратостат падал. Больше всего я боялся пожара. Выскочив из машины, я побежал по шоссе. Мимо мчался кто-то из знакомых авиаторов. Он чуть притормозил, и я на ходу вскочил.
Стратостат упал на территории спортивной площадки поселка соседнего завода. Мы проломились сквозь толпу. Она наседала. Я прикрикнул на растерянных милиционеров и красноармейцев – они начали оттеснять, заключили кольцо рук.
Оболочка, повиснув на деревьях, медленно оседала. Гондола лежала на боку. Ивовый амортизатор с одной стороны был сбит и смят до тела гондолы. Видимо, удар был весьма солидным. Но укрепленные на гондоле приборы и колбы для взятия проб воздуха не пострадали. Люки были открыты. Заглянув, я увидел, что приборы вроде целы. За одним из них я увидел привезенные мною номера «Правды». Они лежали так, как их положил Прокофьев.
Прокофьев лежал на земле, раздетый, без комбинезона, сапоги сняты. Он приподнялся на одной руке и попытался закурить. Возле стоял бледный и растерянный Украинский.
Георгий, увидев меня, знаком подозвал.
– Как ты себя чувствуешь? – кинулся я к нему.
– Ничего, сойдет, жив. Как ребята? Позвони, Лазарь, сейчас же в Кремлевку, пусть пришлют врачей. Скорее!
Мимо меня на руках пронесли Семенова.
– Где телефон? – спросил я милиционеров.
Они мне сказали, что ближайший есть в клубе. Я перемахнул через несколько заборов. Нашел клуб. Он был закрыт на замок. Заглядывая в окна, я увидел в одной комнате телефон. Рядом со мной бежал милиционер. Я высадил стекло и влез. Он за мной. Я позвонил в Кремлевку. Сообщил, что и где. Сообщил в институт Склифосовского.
Там только спросили тревожно:
– Живы?
Затем позвонил дежурному по НКВД.
Пока добирался обратно, стратонавтов увезли в заводскую поликлинику. Мы кинулись туда. Врач растерянно и волнуясь сообщил, что их уже отправили в Кремлевку.
– Как их самочувствие?
– Прокофьев ничего. У него, как будто, все цело. Семенов без сознания. Прилуцкий жалуется на боль в спине – видимо, повреждены позвонки.
Мрачные, мы уехали в редакцию. На следующий день (или через день) было опубликовано коротенькое сообщение об аварии.
Через несколько дней я добился разрешения повидать стратонавтов. Приехал в Кремлевку. Встретили они меня радостно. Прокофьев с Прилуцким лежали в одной палате. Прилуцкий мог лежать только на животе, Георгий немного вертелся.
Оказалось, что больше всех пострадал Прокофьев. У него были повреждены два позвонка, появилась временная атрофия кишечника, разбита ступня. У остальных – смещены позвонки, треснуты ребра.
Прокофьев расспрашивал меня о подробностях, видимых с земли, затем рассказал:
– Случилось это на высоте 1200 метров. Мы начали падать. Очевидно, при втором старте как-то задели веревку разрывного. Балласт не помогал. Могли бы выброситься с парашютами, но в таком случае стратостат и приборы пострадали бы, а так мы до последней минуты задерживали падение, и все сохранилось в целости.
Потом зашел к Семенову. Он лежал в отдельной комнате, в довольно мрачном настроении.
– Боли сильные, – сказал он. – Больше меня беспокоит, что не смогу летать. Врач говорит, что повреждения серьезные.
Я рассказал ему о разговоре с Прокофьевым.
– Чепуха, – ответил Семенов. – Мы выброситься не могли. Слишком долго пришлось бы выбираться, а высота небольшая. Ведь мы сначала думали, что снижение временное и его удастся остановить. Пока пытались – потеряли несколько сот метров. Прокофьев мог выброситься – он стоял наверху, на раструбе, но, очевидно, один без экипажа не захотел.
