О действии этих залпов создалось несколько преувеличенное представление; оно не совсем правильно, так как кремневые ружья были далеко не опасны: из них могли стрелять лишь на дистанции 200 шагов, не имея возможности прицеливаться при стрельбе (не было прицелов). Гораздо более опустошительно было действие пушек среди тесно сплоченных рядов; артиллерия с ее картечным огнем делала битвы того времени чрезвычайно кровавыми. Средняя цифра потерь обычно достигала трети войска; при Коллине пруссаки потеряли 37 %, при Цорндорфе — 33 % (русские даже 40 %), при Куннерсдорфе — 35 %, при Таргау — 27 %. Подобные же потери в 1870 г. понесли отдельные прусские полки при Вионвиле и Сен-Прива; но то, что в XVIII столетии было правилом, то в XIX является редким и ужасным исключением. Здесь следует еще учесть весьма существенную разницу, что у наемных войск не было видов на подкрепление или запасные части. Самое большее, на что они могли рассчитывать, это на новую вербовку для похода в следующем году. Уже этих указаний было бы достаточно, чтобы понять, что генералы XVII и XVIII столетий гораздо больше повиновались необходимости, чем собственному желанию, принимая или предлагая битву. Еще внимательней приходилось учитывать то, что преимущества, даваемые битвой, стояли в обратном отношении к тем потерям, которые она за собой влекла. Битва не решалась лишь потерями в людях — у победителей они могли быть не только такими же, как у побежденных, но значительно выше, — главным образом она решалась военным и моральным потрясением вражеского войска, а этого можно было обычно достигнуть лишь упорным преследованием. Никто не знал этого лучше, чем король Фридрих. Он говорил, не преследовать — это значит потерять преимущество, приобретенное в битве, преследование «важнее и полезнее битвы»; оно должно быть так упорно, чтобы каждая боевая единица врага была дезорганизована. Но король также знал, что он не мог преследовать со своим войском отчасти благодаря линейной тактике, отчасти благодаря магазинному снабжению. Эти столпы наемного войска при преследовании окончательно рушились; сомкнутые ряды выходили из всякого повиновения. Победоносное войско начинало таять от всеообщего дезертирства, и тем неудержимее, чем дальше удалялось оно от своих магазинов. О преследовании, как после битвы при Йене и Ватерлоо, нельзя было даже и думать, не только что проводить его.
При условиях наемного войска стратегия на истощение являлась логической необходимостью и потому надежнейшим средством ведения войны. Если врагу вовремя удавалось разрушить весной магазины, а зимние походы были почти что невозможны — войско было парализовано в гораздо большей степени и на гораздо большее время, чем если бы оно понесло поражение в битве.
Вторая Силезская война особенно ярко показывает, насколько при данных условиях маневры были важнее битвы. В 1744 г., когда король Фридрих вторгся в Богемию, он был так искусно изгнан оттуда австрийским маршалом Трауно при помощи одних маневров, без единой битвы, что прусское войско, достигнув Силезии, оказалось в состоянии полного потрясения. В течение месяца король висел на краю пропасти.
Когда летом 1745 г. австрийцы большими массами перешли через горы, чтобы овладеть Силезией, королю пришлось принять битву; в каком настроении и с какими намерениями он это делал, видно из его письма к министру Подевилю о принятом им решении: «Для меня нет другого выхода: битва при всех возможных условиях единственное, что мне остается. Это решительное средство (emetigue) решит участь больного в течение нескольких часов». И в самом деле, король победил 4 июня 1745 г. в 4 утренних часа при Годенфридберге, но после того как генерал, заведовавший продовольствием, высказал мнение, что продолжать преследование невозможно[22], все результаты этой — после Лейтена — самой блестящей победы, одержанной когда-либо королем, выразились лишь в том, что австрийцы отошли на несколько миль обратно в Богемию и оба войска в течение 4 месяцев после этого стояли друг против друга в полном бездействии. В конце концов королю пришлось оставить Богемию, несмотря на то, что он одержал у Зоры вторую — тоже совершенно бесплодную — победу.
После всего сказанного совершенно неправильно говорить, что генералы этого периода «предпочитали» стратегию на истощение. О «предпочтении» не было даже и речи; им приходилось танцевать под дудочку тогдашней военной организации. Когда обоих королей, являвшихся во времена постоянных наемных войск самыми крупными полководцами, прусского Фридриха и шведского Карла, славословят за то, что они «предпочитали» будто бы стратегию на поражение, то это смахивает на двусмысленный комплимент, что они вышли из дома сумасшедших. У шведского короля, по крайней мере в немецкой военной литературе, эта честь уже отнята; Фридрих же прусский все же должен красоваться как исключительный гений своего времени. Несмотря на то, что его военные сочинения являются прямо-таки учебником стратегии на истощение, он все же считался творцом стратегии на уничтожение. Мы еще вернемся к вопросу, каким образом возникло это безумие и как оно закончилось. В настоящее время — опять-таки с некоторым преувеличением — Фридрих начинает выставляться знатоком стратегии на истощение, в то время как Карл XII рисуется чудаком, который во времена дилижансов вздумал ездить на локомотиве.
В конце концов все это сводится к следующему: стратегия на уничтожение знает одну цель — битву, стратегия на истощение знает две цели — маневр (в самом широком значении этого слова) и битву. Маневры дают при меньшем риске более благоприятные возможности; наоборот, в битве на карту ставится очень много, с риском ничего не выиграть. Отсюда и получилось, что среди генералов, чувствовавших себя ответственными перед высшей инстанцией, легко развивалось предпочтение к маневрам, как, например, у маршала Дауна, которого водил на помочах венский придворный военный совет. Наоборот, генералы, ответственные лишь перед самими собой, охотно применяли «сокрушительные средства» даже и там, где были бы уместны более мягкие методы. Далеко не случайность, что подозрение в стратегии на уничтожение навлекли на себя как раз два короля, проявившие себя в этот период выдающимися полководцами. Их выпады так же мало принесли им пользы, как маршалу Дауну его сверхмедлительная тактика. И Карл XII под Полтавой и Фридрих II под Коллином и Куннерсдорфом сели в хорошую лужу. Но все же они вели такую же стратегию на истощение, как и маршал Даун, метод которого даже противник его — сам король Фридрих — признавал «безусловно хорошим».
В конце концов не стоит и говорить о том, что стратегия на уничтожение и стратегия на поражение не различаются между собой, как высший и низший метод ведения войны, но сменяют друг друга согласно существующим историческим предпосылкам, и эти предпосылки не всегда должны быть и не всегда бывают одинаковы.
Швейцарская стратегия на уничтожение XVI столетия имела совершенно другие причины, чем наполеоновская стратегия на уничтожение в XIX столетии, а стратегия на истощение XX столетия, естественно, имеет совершенно другие причины, чем стратегия на истощение XVIII века.
XI
Характер постоянного наемного войска делает совершенно понятным тот всеобщий поход, который повело буржуазное просвещение против этого войска. Я уже довольно пространно высказался по этому поводу в статьях, которые год тому назад опубликовал, «О милиции и постоянном войске», о чем я считаю нужным напомнить, чтобы не повторяться. Я высказывался также и относительно того переворота, который произвела в военном деле Великая французская революция, и должен здесь лишь бегло напомнить основные положения своей точки зрения.
На место вербовки выступила всеобщая воинская повинность. Она помогла покончить с линейной тактикой и магазинным снабжением, а вследствие этого в значительной степени повысила подвижность и боеспособность постоянного войска. «Большое количество войск позволяло Наполеону всегда использовать свою победу до крайних пределов и занимать целые государства. Для его проворных вольтижеров не существовало неприступных позиций; если же у врага действительно была подобная позиция, то Наполеону, не боявшемуся затруднений со снабжением, было легко обойти эту позицию, и если противник находился вне сферы его огня, то наполеоновская армия была достаточно многочисленна, чтобы продолжать наступательное движение мимо неприятеля и занять его территорию, противник поневоле должен был в конце концов выступить ему навстречу, чтобы не потерять всех своих владений» (Ганс Дельбрюк).
Таким образом, Наполеон мог всегда вызвать неприятеля на столкновение и не только разбить его
