повелителю, и удобнейшим ключом к этому оказались прусские притязания на возмещение. Чем охотнее уступала Пруссия царю свои прежние польские провинции, тем настойчивее требовала она присоединения к себе королевства Саксонии, тем более что она уже дала свое согласие на присоединение ценных областей на западе, именно восточной Фрисландии к Ганноверу, а на юге — к Баварии — франконских княжеств Ансбаха и Байрета.
Англия сама по себе, а тем более Австрия не очень сочувствовали образованию в Северной Германии сильной державы. Все же они признавали притязания Пруссии на королевство Саксонию. Однако положение изменилось, как только прусская политика нарушила решительный перевес в борьбе с Россией. Англия и Австрия взяли свое решение обратно, опираясь якобы на всеобщее недовольство, порожденное возможностью полного присоединения Саксонии к прусскому государству. На самом же деле Талейран с привычной ловкостью играл снова на принципе легитимизма, запрещавшем лишение трона государя божьей милостью. Трудно было допустить, чтобы такие бесстыдные речи исходили из уст человека, служившего Французской революции и Французской империи; однако они подействовали на Меттерниха и английских тори, не говоря уже о том, что все династии, входившие раньше в Рейнский союз, стояли, как один человек, за французского посла. На этот раз вопрос действительно касался их собственной шкуры.
С национальной точки зрения свержение саксонского короля не могло быть оправданно, так как все остальные князья Рейнского союза были помилованы. Саксонский король имел лишь одно несчастье — попасть после Лейпцигской битвы в плен к пруссакам; иначе он, наверное, отпал бы после этой битвы от Наполеона так же, как и вюртембергский король, который был если не таким верным, то, во всяком случае, более злостным вассалом Наполеона, чем саксонский король. Низвержение этого монарха, как наказание за его предательство родины, сделалось тогда анекдотом. Между тем прусская политика была совершенно чужда национальной точки зрения. Гарденберг сам предложил вознаградить саксонского короля за утрату его земли; он даже хотел его посадить на левом берегу Рейна, в ближайшем соседстве с французскими благодетелями, чем было бы положено начало новому Рейнскому союзу.
Заседание уполномоченных на Венском конгрессе 1815 г.
К концу 1814 г. противоречия в саксонском вопросе обострились до такой степени, что в Пруссии начались уже военные приготовления, когда, наконец, 3 января 1815 г. было заключено соглашение между Англией, Австрией и Францией. В этом соглашении три державы обязывались «вследствие вновь обнаруживающихся притязаний» взаимно поддерживать друг друга военной силой, по крайней мере в 150 000 чел. с каждой стороны, в том случае, если хоть одна из них подвергнется нападению из-за выставленных ими сообща справедливых и законных предложений; нападение на Ганновер и Нидерланды должно было рассматриваться как нападение на Англию. Затем, так как ни одна из держав, кроме Франции, не имела истинного стремления к войне, перешли при дальнейшем обсуждении к решению оставить все героические планы и объединиться лучше за привычным барышничеством людьми и землями. Царь уступил в некоторых из своих польских притязаний: он отдал обратно Тарнопольский округ, который Австрия уступила России в 1809 г.; он отказался также от Торна и Кракова, из которых первый был занозой в теле Пруссии, а второй — в теле Австрии. Торн стал прусским, а Краков — самостоятельной республикой. Саксония же была поделена: северная, большая, однако менее населенная, половина перешла к Пруссии, остальное удержал саксонский король. Но за это Пруссия была вознаграждена Рейнской областью; она должна была расположиться на том самом левом берегу, на который она предполагала посадить саксонского короля. Она получила, таким образом, ту часть Германии, которая обладает наиболее развитой и разнообразной промышленностью, и ничто не свидетельствует так о близорукости австрийских и прусских деятелей, как то, что в этом приобретении они видели крупную неудачу для Пруссии. Меттерних злорадствовал, что Пруссия теперь «безнадежно скомпрометирована» Францией, а Гарденберг пытался сделать хорошую мину при дурной игре, говоря, что лишь «из уважения ко всеобщему желанию», лишь «в целях защиты Германии» Пруссия удовлетворилась рейнскими владениями.
Пояснительная таблица к картине «Заседание уполномоченных на Венском конгрессе 1815 года».
Гравюра работы Жана Годерфруа по картине кисти Изабей
Участники Венского конгресса 1815 года.
1) Веллингтон (Англия);
2) Граф Лобо (Португалия);
3) Сальдона (Португалия);
4) Граф Лёвенгиельм (Швеция);
5) Граф Алексис де Ноайль (Франция);
6) Князь Меттерних (Австрия);
7) Граф Де-Ла-Тур-Дюпен (Франция);
8) Граф Нессельроде (Россия);
9) Граф Пальмельда (Португалия);
10) Виконт Кастельрэ (Англия);
11) Герцог Дальберг (Франция);
12) Барон Вессенберг (Австрия);
13) Граф Разумовский (Россия);
14) Лорд Стюарт (Англия);
15) Гомез Лабрадор (Испания);
16) Граф Клэнкарти (Англия);
17) Вакен (?);
18) Гентц — генерал-секретарь конгресса;
19) Вильгельм фон Гумбольдт (Пруссия);
20) Генерал Каткарт (Англия);
21) Князь Гарденберг (Пруссия);
22) Князь Телейран (Франция);
23) Граф Штакельберг (Россия).
В союзном договоре 4 держав было обещано восстановление Пруссии в тех границах, которые она имела в 1805 г. На Венском конгрессе она этого не достигла; в то время как Англия, Австрия и Россия более или менее расширились, Пруссия уменьшилась на 600 кв. миль. Правда, жителей у нее стало на полмиллиона больше, чем в 1805 г., но со всеми своими 10 000 000 она оставалась значительно позади 27 000 000 Австрии и 30 000 000 Франции, не говоря уже о России, которая в завоеваниях, сделанных вначале с помощью Наполеона, а затем в борьбе против Наполеона, приобрела в Финляндии, Бессарабии и большей части прежней Польши около 9 000 000 жителей. Округление границ также ничего не дало Пруссии; она распадалась на 2 совершенно отдельные части. Все же она стала немецким государством в гораздо большей степени, чем была им в 1805 г., когда ее следовало считать полупольской страной. Поэтому она имела насущные интересы в немецком вопросе, который разрешался на Венском конгрессе.
Калишское воззвание уже давно было пустым листом бумаги, но все же что-то такое случилось, что смогло пробудить воспоминания тысячелетней истории, которые, найдя свой печальный конец в 1806 г., все же, казалось, начали проявлять признаки новой жизни в 1813 г. Сам Меттерних допускал необходимость какого-то «федеративного союза» для Германии, хотя он и доказывал в Италии, что этот союз следует понимать лишь как известное «географическое понятие». Даже в соглашениях с князьями Рейнского союза, отпавшими от Наполеона (за исключением Баварии), были сделаны некоторые оговорки в смысле немецкого единства. Однако как надо было представлять себе это единство — было загадкой даже и для тех, кто ближе всех принимал это дело к сердцу. Перед глазами читателя, который захотел бы перелистать ныне консультации Штейна и Вильгельма фон Гумбольдта, а также записки Арндта и Герре, предстал бы невероятный хаос.
Восстановление императора и империи — вот основной тон, звучавший в этом хаосе; но это было чисто романтической выдумкой, так как просто вернуться к 1806 г. было невозможно, о чем никто серьезно и
