она захочет им повиноваться. Такой уж у нее характер. Вот за то, что она мне так любезно послушна, я ее и люблю. Послушание, бесценный мой, это качество, которое я больше всего ценю во всех моих маленьких племянниках и племянницах.
Вот так обычно проходил разговор всякий раз, когда они оказывались вместе. И всякий раз дядя Леопольд непременно сводил его к маленькой девочке из Кенсингтона, так что Альберту все больше и больше хотелось увидеть ее. По описаниям дяди она была восхитительной, но, когда он передал услышанное Эрнесту, брат небрежно заметил, что дядя может быть весьма небеспристрастен в своих описаниях юной леди; впрочем, когда устраиваются королевские браки, подобное в порядке вещей.
Альберт высказал предположение, что брат, вероятно, ревнует, поскольку именно его, Альберта, выбрали женихом королевы — если она станет таковой. В ответ Эрнест разразился громким смехом: нет уж, спасибо, никаких королев ему не нужно. Он женится как положено, но это отнюдь не помешает ему иметь подружек, когда бы и где бы он того ни пожелал.
Леопольд дотошно расспросил герра Флоршютца об учебе мальчиков. Он сказал, что посоветуется с бароном Штокмаром и составит план их дальнейшего образования.
— Согласится ли с этим наш отец? — выразил сомнение Эрнест, когда мальчики остались одни.
— Согласится, — воскликнул Альберт, — еще как согласится! Дядя Леопольд авторитет в Европе.
— Он тебя, я смотрю, прямо околдовал, — заметил Эрнест.
— Околдовал! Ты уже начал говорить, как наши бабушки, в духе легенд и сказаний.
— А ты, кажется, поверил, что он самый блестящий, великий, умный….
— Да хватит тебе, — сказал Альберт. И добавил: — Но это действительно так.
— А я что говорю? Неудивительно, что дядя Леопольд так тебя любит. Ты так невинно ему льстишь.
— Как можно невинно? Лесть предполагает фальшь.
— Опять ты за свое, примерный ученик герра Флоршютца. Неудивительно, что приз запланирован именно тебе.
— Какой еще приз?
— Королева Англии, болван.
Дни визита пролетели незаметно. Альберту тем не менее удалось так много всего узнать. Дядя — мечта его детства — обрел плоть и кровь и оказался таким же богоподобным, каким Альберт его помнил. А двор в Брюсселе — это нечто грандиозное.
— Видели бы вы двор моего покойного тестя в Англии, — сказал дядя мальчикам. — Собственно, мне он никогда не нравился, но многие считают его величественным. Карлтон-Хаус просто великолепен, а «Павильон» в Брайтоне… ну, это надо видеть. Затем, разумеется, он взялся за Виндзорский замок и Букингемский дворец.
— Тамошний двор, верно, очень большой, если он больше брюссельского, — сказал Альберт.
— Ах, мой мальчик, ты совсем еще не видел света. Но это дело поправимое. Очень скоро ты отправишься со Штокмаром в большое турне [1].
— Мы бы с удовольствием, — сказал Альберт, нисколько не сомневаясь в том, что с ним поедет и Эрнест. — Только вряд ли доходы нашего отца нам это позволят.
— Нельзя экономить на необходимом — это просто неразумно, — заметил дядя Леопольд.
Так что большое турне казалось вполне вероятным.
— Разумеется, — сказал дядя, — вы еще слишком молоды. Что такое тринадцать лет? Мальчишеский возраст. Но еще годиков шесть… Время летит быстро. Не бойтесь, я напишу вашему отцу. Важно, чтобы вы были готовы. Ты говоришь по-английски, Альберт?
Альберт ответил, что английского языка среди предметов, которые они изучают, нет.
— Недосмотр, — заметил дядя. — Но он будет исправлен.
Какое же удовольствие он получал от этих разговоров! Тети Луизы он избегал, поскольку сильно смущался в ее присутствии. Она была очень симпатичной, а когда с ними не было дяди, то становилась еще и веселой. Дядя, вероятно, был не сторонник веселья, и Альберт стал однажды свидетелем того, как он упрекнул ее за какую-то шутку.
«И все же наш дядя хороший человек», — думал Альберт. Он надеялся, что, когда вырастет, будет хоть немного на него похожим.
Это было восхитительное время, и Альберт получил огромное удовольствие от пребывания у дяди Леопольда, если не считать вечеров, когда тетя Луиза устраивала для них всевозможные развлечения. Альберту на них приходилось нелегко: он изо всех сил старался не подавать виду, что его клонит в сон.
Когда наконец наступило время прощаться, дядя Леопольд сердечно обнял младшего племянника. Между ними установилось взаимопонимание. По сути, во время этой встречи дядя удостоверился, что Альберт подготовлен к тому, чтобы стать в будущем мужем той, которая была пока что маленькой девочкой из Кенсингтона.
Дома их ожидала новость: отец, пробыв больше года вдовцом, женился на принцессе Марии Вюртембергской.
То, что у них появилась мачеха, не доставило принцам ни малейшего неудобства. По возвращении из Брюсселя они продолжали жить своей жизнью, а поскольку принцесса Мария относилась к ним дружелюбно и вела себя скорее как старшая сестра, а не мачеха, жизнь эта сделалась даже приятной. Правда, Альберт теперь больше интересовался тем, что происходит в Англии. Когда он услышал о том, что у королевы Аделаиды появились «надежды», у него сразу испортилось настроение, поскольку он знал, что настроение испортилось и у дяди Леопольда; когда же «надежды» не подтвердились, он очень обрадовался. Случалось, однако, и так, что он совершенно забывал о будущем. Это когда ему удавалось сочинить новую песню или когда они с Эрнестом отправлялись в лес; их музей разрастался, и каждый его экспонат был связан с каким-нибудь воспоминанием. Это была не только приятная, но и счастливая жизнь, и он не испытывал ни малейшего желания становиться взрослым. Утром они занимались, всю долгую вторую половину дня проводили на воздухе: катались верхом, фехтовали, стреляли, гуляли по лесу, после чего наступали долгие ночи сна. Никто, как любил говорить Эрнест, не получает от сна такого удовольствия, как Альберт, и это блаженное состояние не ограничивалось для него только ночью.
— Мне постоянно приходится толкать его, чтобы он не заснул, — жаловался Эрнест.
Он часто подсмеивался над братом, над его растущей серьезностью, хотя иногда Альберт, скорее против воли и только ради того, чтобы брат ему не докучал, и принимал участие в какой-нибудь его проделке.
Однажды, когда у отца был прием, они с Эрнестом набили карманы плаща одной из приехавших дам творогом. Они как раз находились в гардеробной, когда ей помогали одеться, и имели возможность наблюдать, как она сунула руку в белое месиво у себя в кармане. Конечно, она сразу догадалась, чьих это рук дело, и принялась их бранить. Альберт при этом смотрел на нее укоризненным взглядом, а Эрнест чуть не задыхался от смеха.
Подобные шутки они устраивали не раз. Снисходительная мачеха оправдывала их перед герцогом тем, что через подобный период проходит большинство мальчишек, и даже к лучшему, что Альберт не такой уж и паинька.
Однако больше Альберта привлекали серьезные занятия. В нем уже заявляло о себе растущее достоинство, и грубые шутки начинали ему все больше претить. Музыка стала его любимым увлечением: он хорошо играл на рояле и органе, немного сочинял; обладая хорошим голосом, он нередко упражнялся в пении; он освоил рисунок и живопись, проявлял интерес к науке и по секрету признался брату, что хотел бы написать книгу, очень интересную, о германской мысли и философии. Вдобавок ко всем этим интеллектуальным достижениям он мог бы похвастать и физическими: он умел фехтовать, хорошо плавал и ловко управлялся с лошадью. Единственное занятие, которого он старался по возможности избегать, были танцы — и не из-за необходимости совершать определенные движения, а потому, что нужно было браться за руки с особами противоположного пола и еще потому, что в этой процедуре, как он сказал Эрнесту, было что-то эротическое. На что Эрнест со смешком ответил:
— Это как раз то, что мне в танцах нравится.
