Альберт рассказывал ей о рождественских праздниках в Розенау и о том, как они вместе с братом ходили в лес за большими поленьями для святочного костра. Все подарки раскладывались на особых столах под елками, и они с нетерпением ожидали минуты, когда можно будет взять их.
В Кенсингтонском дворце все более или менее так же, сказала Виктория. В конце концов, мама ведь приехала в Англию из Лайнингена и привезла с собой те же самые семейные обычаи.
— Я хочу, чтобы это было действительно счастливое Рождество, — сказала Виктория, до сих пор испытывая раскаяние за сорвавшиеся у нее в минуту ссоры слова. Она взяла Альберта за руку и, смеясь, добавила: — Я опять обещаю, что постараюсь сдерживать свой ужасный нрав и не говорить того, чего на самом деле не думаю и о чем потом ужасно жалею.
Альберт сжал ее руку и сказал, что у нее, конечно, щедрое сердце.
Так она уже была счастлива, когда ехала по хрустким от морозца дорогам и вместе с Альбертом восхищалась видом замка, в древних стенах которого ей уж не терпелось оказаться.
Рождество вышло удивительное. Альберт с воодушевлением принялся украшать апартаменты. Он распорядился срубить много елок, и вместе с королевой они украсили их свечами и подарками, которые можно было привязать к веткам. Под ними лежали пакеты с сюрпризами, и Виктории очень хотелось, чтобы Рождество наступило поскорее, когда эти пакеты с возгласами радости и восторженного удивления будут вскрыты.
Так же было и в ее детские годы, и она еще помнила, как в те дни преображалась мама. Сейчас она тоже была с ними в Виндзоре, и Виктория поражалась тому, насколько улучшились их отношения после появления Альберта.
Жаль только, что и мать, и Альберт так настроены против баронессы. Виктория нахмурилась. Что бы ни случилось, сказала она себе,
Но Рождество — не время для ссор. Это время всеобщей радости, и поскольку Виктория чувствовала себя виноватой перед мужем, она согласилась, чтобы праздник прошел без особого шума. Большого бала не будет: просто вечером они немного потанцуют. Альберт оставит свои любимые шахматы и примет участие в какой-нибудь игре, в которой могли бы участвовать все. Мама могла поиграть в вист, который не даст ей уснуть и доставит удовлетворение; даже Лецен согласилась с общим мнением: она ведь не хотела, чтобы Виктория слишком устала. После родов еще прошло очень мало времени, и ей нужно себя беречь.
Виктория и Альберт покатались утром — и как же это было здорово! — на лошадях, проскакали галопом по длинной аллее к Снежному Холму, где был воздвигнут памятник ее деду Георгу Третьему.
— Он постоянно ссорился с дядей Георгом, — сказала она, — но именно дядя Георг установил здесь в память о нем эту статую.
— Лучше бы он ладил с ним, пока тот был жив, чем ставить ему памятник после смерти.
— Вы правы, Альберт, — серьезно сказала она.
Они поскакали через Большой парк, и она рассказала Альберту легенду о Херне-Охотнике, лесничем, который повесился на дубе и призрак которого витал в лесу. Если он кому-нибудь являлся, значит, человеку этому скоро умереть.
Альберт тут же вспомнил легенды о Черном Лесе.
Она жадно слушала. Как интересно Альберт рассказывал, каким красивым выглядел он верхом на лошади и какое счастье было иметь такого мужа! Право, не должно бы между ними быть разногласий. Если бы не ее необузданный характер; если бы Альберт не был так убийственно спокоен; если бы он и Лецен могли поладить; если бы он наконец понял, что она королева, а он, хоть и горячо любимый ею муж, не король, а всего лишь консорт, и последнее слово во всем должно оставаться за нею…
Но зачем омрачать это славное морозное утро такими мыслями?
Альберт остановил лошадь, чтобы полюбоваться готической архитектурой часовни св. Георга. Альберт хорошо в этом разбирался и показал ей некоторые здания с такой стороны, с какой она никогда еще на них не смотрела. Но ведь Альберт знал много и обо всем другом — о музыке, о литературе, об искусстве.
В то рождественское утро Альберт сказал:
— При дворе было бы гораздо интереснее, если бы вы время от времени приглашали на обед, а может, и просто с визитом интеллектуальных людей.
— Интеллектуальных людей?!
— Я имею в виду писателей, художников, ученых… и им подобных.
Королева задумалась.
— Тогда, смею сказать, будет слишком много умных разговоров, которых я не могу понять.
— Со временем поймете.
Виктория ничего не ответила. Она, безусловно, не собиралась допускать, чтобы у нее за обедом люди говорили о том, что выше ее понимания. Но она действительно не хотела испортить это утро.
Она пустила лошадь в галоп, и Альберт последовал за ней, и так они молча проскакали несколько минут.
— Ах, Альберт, — воскликнула Виктория, — какая приятная прогулка! Как мне от нее хорошо!
Они пели дуэтом, они играли на рояле; они рисовали вид из окон, потому что было слишком холодно, чтобы выходить со двора.
Рождество действительно получилось счастливым.
Омрачила ее настроение только смерть
Она горько заплакала, а Лецен сказала:
— Он был стар, любовь моя, а последние несколько месяцев вообще не радовался жизни. На него было жалко смотреть.
Виктория обняла баронессу.
— Вы помните, как он у нас появился? Сэр Джон Конрой подарил его маме, но он сразу же стал моим псом.
— Стоило ему бросить на вас взгляд, как он вас сразу же полюбил.
— Милый, милый Дэши. Он так был ко мне привязан. Бывало, не выгонишь его из голубого кабинета, когда у меня сидел мой премьер-министр. Лорд М. любил его, а ему нравился лорд М. Его, кстати, любили все собаки, и понятно почему. Но Дэши был к нему просто неравнодушен. Он облизывал его ботинки.
Лецен сказала, что нет смысла горевать, что все к лучшему. Пусть Виктория подумает о бедном Дэше, у которого от ревматизма то и дело сводило лапы, а теперь ему не больно.
Она согласилась и сразу почувствовала себя гораздо лучше. Альберт предложил похоронить Дэша у коттеджа Аделаиды, которую пес особенно любил, и создал рельефное изображение пса. Под ним положили трупик, и повесили мемориальную доску с надписью, в которой превозносились его достоинства, и прежде всего — верность.
Теперь каждый раз, навещая его могилку, Виктория сможет вспоминать товарища своих детских игр.
Вообще же пребывание в Виндзоре, если не считать смерть Дэша, было просто замечательным. Виктория находила, что от сельской жизни она получает все больше удовольствия.
Альберту она сказала, что у нее начинает меняться мнение о сельской местности, а увидев, что порадовала его этим признанием, продолжала:
— Раньше я никак не могла дождаться, когда вернусь в Лондон; я чувствовала себя просто несчастной, покидая его. Но теперь, когда я замужем, я чувствую себя поистине несчастной, уезжая из сельской местности.
Альберт был на седьмом небе от счастья. Кажется, она начинала его понимать. Возможно, ему все- таки удастся отучить ее от сибаритских привычек.
Он сжал ее руку.
— Значит, вы не сожалеете, что вышли замуж?
— Милый Альберт, и как я могла быть такой
— Злой? Да что вы, любовь моя! Этому никто не поверит. Просто вас подводит иногда ваш
