СКОВАННЫЕ СИЛЫ
Промышленные города дореволюционной России тонули в море деревень. Россия была страной аграрной.
И пейзаж ее чаще был сельскохозяйственный, аграрный: поля и деревни, поля и деревни…
Уездный город: домики в три окошка, тропинки на улицах, заросших травой, полицейский возле будки. Губернский город: те же деревянные домишки вокруг помещичьих и купеческих особняков, бесчисленные купола церквей, каланча с пожарным. И лишь в немногих районах страны — корпуса заводов, дым фабричных труб, а рядом — слободки из жалких трущоб, где в тесноте и нищете ютились рабочие.
В «Географии» Гермогена Иванова, изданной за год до Октября, говорилось: «Обрабатывающая промышленность развита в России слабо… Недра земли в России разрабатываются далеко не везде… Фабрик и заводов у нас очень немного… Железных дорог у нас не очень много…»
Россия была отсталой страной. Но не народ виноват в том. Он трудился всю свою историческую жизнь — поднял целину на Русской равнине, провел дороги, построил города, создал самое большое государство на земле. Долгие века работал он до мозолей, до пота, привык к труду, освятил его мыслью «без труда нет добра». Но трудился-то он не столько для себя, сколько для других — для богатых. Большая доля того, что народ производил, попадала в загребущие руки тунеядцев и растрачивалась, проедалась, развеивалась.
Лучшие люди это понимали. Лев Толстой, прочитав многотомную «Историю России с древнейших времен» Сергея Соловьева, в 1870 году записал:
«Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершалась история России.
Но как же так ряд безобразий произвели великое, единое государство?
Уж это одно доказывает, что не правительство производило историю. Но кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в к[оторых] щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, к[оторыми] дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары?..»
Все это делал трудовой народ России.
Народ был бесправным слугой в своем собственном доме. К семнадцатому веку крестьян исподволь прикрепили к земле. Их принуждали работать на помещика три, четыре, пять дней в неделю. Отрывая от земли, продавали, как скот.
Измученный народ то и дело подымал голову, силился сбросить тяжелое ярмо, сотрясал Русь восстаниями. Но в стране еще не сложился рабочий класс, призванный стать вождем и союзником крестьян, и восстания подавлялись, ярмо давило тяжелей. Голодный крестьянин по-прежнему бороздил деревянной сохой чужое поле.
Все же Россия шла по тому пути, что и государства Западной Европы: постепенно в ней стал нарождаться и расти промышленный капитализм.
Капитализм был неизбежной ступенью в развитии России, но как следует подняться на эту ступень стране мешало крепостное право. Промышленникам было трудно находить себе рабочих, когда почти весь народ был прикреплен к земле. Купцам было нелегко внутри страны распродавать свои товары, когда почти весь народ жил в нищете.
Жизнь требовала отмены крепостного права, но за него держались помещики во главе с царем. Власть стремилась в угоду дворянству сохранить крепостные порядки, хотя они и тормозили промышленное развитие страны. Держась за отсталый хозяйственный строй, царизм стал жестокой реакционной силой.
Наконец крестьян освободили, но освободили наполовину: без земли. Их вынудили продавать свои руки за бесценок. Российская промышленность получила много рабочей силы и стала развиваться быстрее, чем раньше.
Но по сравнению с промышленностью капиталистических стран Запада она оставалась слабой, отсталой. Ее росту мешали пережитки крепостничества и связанные с этим бедность народа, узость внутреннего рынка. По площади Россия занимала в мире первое место, по населению — третье, а по промышленной продукции — пятое… Впереди шли Соединенные Штаты Америки, Германия, Англия, Франция.
В Донбассе сложилась угольно-металлургическая база, но ни чугуна, ни угля стране не хватало. Появились машиностроительные заводы, но они не производили ни тракторов, ни прядильного оборудования, ни полиграфических машин. Косы и те частью покупались в Австро-Венгрии. Возникали текстильные фабрики, но на них ткались самые дешевые ткани. В России выросло немало крупных предприятий, но их технический уровень был низок.
Донецкие шахты не знали электрического света. Нефть на бакинских промыслах добывали не насосами, а медленным тартанием — черпали длинными и узкими желонками. Лес валили двуручной пилой и топором, вывозили к сплавным рекам лошадьми.
О рабочем капиталист не заботился. В цехах без вентиляции раскаленные печи дышали томительным зноем. Маховики вращались, не защищенные кожухом. В шахте часто гремели взрывы газа… Подневольный, изнуряющий труд на хозяина за гроши от зари до зари.
Тяжелая индустрия существовала, но не она определяла лицо российской промышленности. Главное место занимала легкая индустрия.
Легкую индустрию создать проще, чем тяжелую. Ее-то слабосильная российская буржуазия и развила первым делом. Перевес легкой индустрии над тяжелой говорил об экономической отсталости страны.
А отсталая, слабая страна не могла не попасть в кабалу к иностранцам.
Иностранцы в России не только сбывали товары. Они рвались к дешевой рабочей силе, к нетронутым богатствам, строили заводы, фабрики и шахты. Они захватили металлургию едва не на три четверти. В нефтяной промышленности заграничного капитала было больше, чем русского. Электротехника и химия были целиком в иностранных руках.
Юзы, Гартманы, Бромлеи, Гужоны, Торнтоны, Фогельзанги… Посмотришь на швейную машину — надпись «Зингер». На часах — «Мозер». На телефонном аппарате — «Эриксон». Рельсы, паровозы и вагоны производились внутри страны, но в большой мере на чужие деньги. Простые ткани были свои, но ткали их обычно на привозных станках и наполовину из иностранного хлопка.
Россия несла на себе ярмо полуколониальной эксплуатации. Росла угроза полного закабаления страны, угроза потери государством его самостоятельности.
Правящие круги не только не боролись с иностранной зависимостью, — напротив, своей политикой они усиливали, углубляли ее. Неспособные устранить хозяйственную отсталость страны собственными силами, они полагали, что смогут это сделать при поддержке заграницы. Широко раскрыли они ворота для иностранного капитала. Но отставание России от этого только возросло. И еще более безоружной оказалась она перед лицом западных империалистических держав.
Состоятельные люди в России заискивали перед иностранцами, старались подражать загранице. Все иноземное было для них «модным», ко всему русскому относились они с предубеждением. Детей воспитывать — с бонной, шляпу покупать — у Лемерсье, галстуки — у Альшванга, безделушки — у Дациаро, кутить ехать — в Париж, «отдыхать» — в Ниццу.
Русская культура принижалась. Инженера нанимать — так в Германии, книги читать французские, пением увлекаться итальянским…
Без разбору приглашали в Академию наук заморских ученых — нередко среди них попадались лжеученые. А талантливым русским людям не давали ходу, замалчивали их открытия, проекты клали под сукно.
Между тем русские ученые не отставали от заграничных. Они не отгораживались от мировой науки, воспринимали ее высшие достижения, но и сами щедро обогащали ее.
Только что было сказано, что на текстильных фабриках дореволюционной России ткани
