много новых земель.
Поток переселенцев на сибирский чернозем по-настоящему хлынул лишь с отменой крепостного права, когда русский и украинский крестьянин оказался в известной мере свободным, но малоземельным. Нужда погнала его за Урал. Он двигался долго — пешком, на баржах, на подводах, позже — в товарных вагонах Сибирской железной дороги. Голодал, болел и нищал.
Пока не разразилась революционная гроза 1905 года, царское правительство мешало крестьянскому переселению в Сибирь, потому что хотело сохранить для помещиков дешевые рабочие руки. До 1913 года оно сдерживало распашку сибирских земель особым железнодорожным тарифом: хочешь везти свой хлеб на продажу к западу от Челябинска — плати лишних 8–10 копеек с пуда. Законодатель оберегал помещиков от конкуренции сибирского хлеба.
Разве могли тогда плодородные земли Сибири осваиваться в должной мере? Только перед первой мировой войной там шла довольно быстрая распашка.
Советская власть покончила с малоземельем, с нищетой деревни, и переселение в Сибирь приобрело совсем другой характер. Теперь это было государственной, заботливо организованной мерой по вовлечению в производство новых земель.
Рост промышленности и городов на востоке, оседание кочевников, общий подъем колхозно- совхозного сельского хозяйства повели к быстрому расширению посевов. Трактор поднимал целину. Повышалась урожайность и на старых полях. К началу Великой Отечественной войны сбор зерна в Западной Сибири удвоился. Заблаговременно была создана тыловая житница, которая за время войны еще сильнее развилась.
Но как ни быстро осваивались новые земли, целины еще много оставалось. В Северном Казахстане к началу войны под целиной (не считая залежи) была примерно половина пахотноспособной площади.
И вот только теперь возникла необходимость, созрела возможность резкого сдвига в освоении нетронутых земель.
Ключом к новым землям стал достигнутый высокий уровень тяжелой индустрии. Он позволил нам бросить силы на быстрый подъем производства зерна. Он дает нам возможность решить важную, до сих пор не решенную задачу — полностью включить в производство плодородные, но далекие черноземные и каштановые земли востока.
Конечно, и сейчас только от человека, от его труда зависит решение этой проблемы. Но труд на новых землях, на важнейших, наиболее сложных, трудоемких работах, в сильнейшей степени механизируется — а это чрезвычайно важно.
В 1919 году Ленин произнес памятные слова: «Если бы мы могли дать завтра 100 тысяч первоклассных тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами (вы прекрасно знаете, что пока это — фантазия), то средний крестьянин сказал бы: „Я за коммунизм“…» А за один лишь 1954 год на освоение новых земель было направлено 115 тысяч тракторов (в 15-сильном исчислении).
Быстрое увеличение распашки целинных и залежных земель явилось следствием нового качества — подъема нашей социалистической страны на новую ступень в развитии хозяйства, прежде всего в развитии тяжелой индустрии, в росте благосостояния народа.
Но работы 1954–1955 годов — только начало. Площадь целины и залежи на востоке составляет десятки миллионов гектаров. Эта земля в скором времени будет возделываться. Она даст много зерна, которое нам так нужно. В 1954 году партия и правительство приняли решение — уже в 1956 году довести посевы зерновых и других сельскохозяйственных культур на вновь осваиваемых землях не менее чем до 28–30 миллионов гектаров.
Подходит время полного вовлечения в хозяйство плодородных земель на востоке нашей Родины. Три с лишним века Россия ждала этого часа.
ПШЕНИЦА НА СЕВЕРЕ
Основной, решающий район пшеницы у нас — черноземная степь. Мы только что видели, что в пределах степи пшеничные посевы быстро расширяются на востоке. Казахстан, например, в 1955 году по площадям пшеницы догоняет Украину. Но совершается и другое перемещение пшеницы — она распространяется за пределами черноземных степей, завоевывает нечерноземную зону, движется на север.
Карту зернового хозяйства России пересекала черта, разделявшая «потребляющую» и «производящую» полосы. Черта шла от Киева через Тулу и Нижний Новгород до Вятки. Она казалась неоспоримой и вечной.
К югу от нее — чернозем, распаханные степи, излишек товарного хлеба: это полоса «производящая».
К северу — подзол, перелески, болота, недостаток хлеба: это полоса «потребляющая».
Говорили: «Верейскому уезду Московской губернии своего хлеба хватает до пасхи, Звенигородскому — до масленицы, Бронницкому — до святок, Можайскому — до рождества».
Когда-то, до развития капитализма, до быстрого роста больших городов, нечерноземная полоса имела собственный хлеб, но потом ее зерновое хозяйство захирело: его подорвала конкуренция новых, южных районов земледелия, где быстро распахивались безлесные, черноземные пространства, и этот южный хлеб, хлынувший на рынок, оказался дешевле северного хлеба. Мелкое крестьянство нечерноземных районов, разоренное помещиками и малоземельем, не могло устоять в борьбе со степными капиталистами. Не было у него средств для раскорчевки лесных земель, для осушения болот, для повышения плодородия почвы. Миллионы гектаров земли, пригодной для земледелия, оставались под можжевельником и ольхой, под кочками и пнями. Обнищавшие крестьяне бросали деревню, уходили искать заработок в «отхожих промыслах».
Север стал нахлебником юга. «Хлеб дорог — север плачет и недоедает, хлеб дешев — юг горюет…» писал в 1892 году Менделеев.
В годы пятилеток прежних препятствий для роста зернового земледелия в нечерноземной полосе уже не было. На месте раздробленных, бедных крестьянских хозяйств появились колхозы, снабженные удобрениями и машинной техникой. И на требования растущих советских городов они ответили расширением посевов зерна. Большие пространства были очищены от леса и кустарника и затем распаханы, засеяны. А на прежних полях поднялась урожайность. Черта хлебной зависимости, пересекавшая карту России, пропала. Деление страны на «производящую» и «потребляющую» полосы утратило прежнее значение.
Нечерноземная полоса до революции если и знала хлеба, то почти одни лишь «серые» — ячмень, овес да рожь. Но, превратив нечерноземную полосу из «потребляющей» в «производящую», мы превратили ее из края только «серых» хлебов также и в край пшеницы.
В «Курсе географии России» Никитина, напечатанном в 1879 году, о нечерноземной полосе говорилось: «Первое по важности место между растениями здесь занимает рожь. Она доставляет жителям ржаной хлеб, квас, водку, солому для покрышки изб и корма скоту и многие другие менее важные продукты…» Своего белого хлеба Север почти вовсе не знал.
Почему же на Севере пшеница не росла? Конечно, она требовательнее ржи. Может быть, природа ее туда не пускала? На Севере негодные почвы? Нет, на нашем Севере почвы хоть и требуют улучшения, но они ничем не хуже, чем, скажем, в Дании, а Дания давала высокие урожаи пшеницы. Аляска сеяла пшеницу у самого Полярного круга — пшеница эта, между прочим, была выведена отбором и скрещиванием наших же сибирских сортов.
На Севере дурной климат? Нет, тепла здесь хоть и меньше, чем в южных районах, но все же достаточно. Сюда почти не доходит дыхание засухи, часто губящей урожай на юге.
На Севере урожайность устойчива, но, может быть, низка? Нет, в северных областях она в среднем выше, чем в южных.
В нечерноземной полосе для пшеницы есть все возможности, но они пропадали. Пшеницу можно было
