после Итона ему надо идти в Кембридж, и он сейчас там учится. Только сердится на меня из-за этого, и, сказать по правде, я тоже сержусь на него.
— Очень жаль, если члены семьи ссорятся.
— Ссорятся? Думаете, я позволю сыну перечить мне?
Анна вздохнула.
— А что думает мистер Фримен?
— Он-то считает, что на свете существует лишь одна стоящая профессия, и готов взять младшего Джона на службу. Но я пресекла все разговоры на эту тему.
— Видимо, даже мистер Фримен вас боится.
— В таком случае, я — единственный на свете человек, способный внушить ему страх. Разумеется, впоследствии Джон младший может пойти под начало отца, но пока еще рано.
— Какая вы счастливица, миссис Фримен, у вас есть дети. Мне часто приходит в голову, что если б мой мальчик был жив и я смогла бы подарить ему братьев и сестер, то была бы необычайно счастлива. Ради того, чтобы иметь много детей, большую семью, я б охотно рассталась с короной. Иногда, видя, что даже самые бедные из моих подданных…
— Ничего не поделаешь, надо смириться со своей участью. А теперь, мадам, если не хотите опоздать на коронацию…
Эбигейл поражала наглость женщины, способной перебивать королеву. Однако Сара занимала важные должности, а она, не мешавшая королеве говорить, всегда соглашавшаяся с ней, утешавшая ее, вынуждена с появлением Сары удаляться в тень и держаться там, пока не потребуются ее услуги.
В одиннадцать часов Анну в портшезе понесли из Сент-Джеймского дворца к Вестминстер-холлу.
Анна глубоко прониклась сознанием собственного долга, так как, став королевой, все серьезней задумывалась о своем положении. Ей хотелось стать хорошей монархиней, хотелось, чтобы люди любили ее. Своему дорогому Георгу она сказала: «Если буду видеть в подданных своих детей, то в какой-то мере возмещу утрату моего дорогого мальчика».
В холле, пока собирались участники шествия в аббатство, Анне пришлось отдохнуть. Принц Георг, войдя вслед за архиепископом Кентерберийским, поискал ее взглядом и, увидя, улыбнулся так нежно, что она возблагодарила Бога за столь доброго спутника жизни.
«Я счастлива с мужем, — подумала она, — единственное огорчение в нашем союзе — утрата всех детей, особенно нашего дорогого мальчика. Георг славный, хоть и несколько скучноватый, пьет и ест слишком много, зато никогда не бывает в дурном настроении. Становится все более сонливым, но и более любезным, подбадривает собеседников своим излюбленным «Est-il possible?». Конечно, общество Сары веселее, а с Эбигейл Хилл успокоительнее. Но человек он хороший, лучшего мужа я и представить себе не могу».
Теперь он беспокоился о ее ногах, измученных подагрой и водянкой. Она улыбнулась ему, показывая, что чувствует себя вполне сносно.
Анну усадили в открытое кресло и понесли во главе процессии к западной двери аббатства. При виде королевы с золотым, усеянным бриллиантами обручем на густых, кудрявых волосах, с любезнейшей улыбкой на безмятежном лице, люди разражались приветственными возгласами и криками: «Боже, храни королеву!» Анна прослезилась; ей хотелось сказать, что она любит их всех, считает своими детьми, намерена заботиться о них и приносить им добро.
Церемония взволновала Анну. Она задумалась обо всех своих предшественниках и, конечно же, не могла не вспомнить об отце. Анна утешала себя тем, что он простил ее перед смертью, и, поскольку его нет в живых, она не отнимает у него трона. У бедняжки Марии все обстояло совершенно иначе: утром в день коронации пришло письмо от отца, в котором он ее проклинал.
Минута, когда архиепископ представлял ее народу, была восхитительной.
— Я представляю вам королеву Анну, нашу законную монархиню. Готовы ли вы засвидетельствовать ей верность и почтение?
Аббатство огласилось криком:
— Боже, храни королеву Анну!
Грянули трубы, хор поднялся и запел: «Господи! Силою Твоею веселится королева и о спасении Твоем безмерно радуется. Ты дал ей, чего желало сердце ее, и прошения уст ее не отринул. Ибо Ты встретил ее благословениями благости, возложил на голову ее венец из чистого золота».
Глубоко растроганная, Анна поклялась себе: «Я непременно добьюсь своего. Меня еще при жизни назовут Доброй Королевой Анной».
Идя к алтарю, она почти не ощущала боли в ногах и верила, что Бог дал ей в этот день особые силы. Услышав слова: «Сделайте от себя приношения Господу», — она положила принесенное с собой золото в протянутую чашу и вновь подумала о сестре и Вильгельме, которые в эту минуту своей коронации оказались без золота, так как, ошеломленные письмом от свергнутого Якова, забыли его взять.
Своим красивым, чистым голосом она четко повторяла за архиепископом слова декларации. Это являлось важной частью коронации, королева заверяла народ, что не верит в пресуществление, что поклонение Деве Марии и всем святым считает идолопоклонством; то есть, в сущности, подтвердила, что она — протестантка.
И когда после ответов на все вопросы ее наконец спросили: «Будете ли вы в меру своих сил блюсти Божьи законы, правильное толкование Евангелия и установленную законом протестантскую веру?», она пылко ответила:
— Все это я обещаю.
Поддерживаемая гофмейстером, она подошла к алтарю и, положа руку на Библию, торжественно поклялась исполнять все свои обещания.
На палец ей надели коронационное кольцо, на голову возложили корону. Вновь раздались крики:
— Боже, храни королеву!
С башен аббатства прогремел артиллерийский салют, затем выстрелили пушки Тауэра. Зазвучали трубы.
Взойдя на трон, Анна стала принимать свидетельства почтения от пэров. Георг первым подошел к ней и поцеловал в щеку, в глазах его светилось не только почтение, но радость и гордость. «Милый, милый Георг! — подумала королева. — Он так счастлив, будто коронуют его. Но разве не этого стоило ждать от отца моего дорогого мальчика? Как не похож он на мужа сестры, Вильгельма. Несчастная Мария! Я вновь и вновь вспоминаю о ней».
Они подходили к ней один за другим… Видные политики, влиятельные люди, которые станут играть свою роль в устройстве ее правления. Эта мысль отрезвила ее, но чувство ликования осталось, и впервые после смерти сына горе ее почти исчезло. Оно, конечно же, потом вернулось, но в ту минуту Анна так остро сознавала свой долг, что в ее жизни появилась новая цель, и в течение этой торжественной церемонии она верила, что если добьется любви и уважения подданных, то будет счастлива снова.
Запели государственный гимн. Торжественная церемония завершилась.
Но то был не конец; за церемонией следовал торжественный обед. С какой радостью Анна обошлась бы без него; ей больше всего хотелось лечь и дать отдых несчастным больным ногам. Эбигейл Хилл распустила бы ей волосы, помассировала лоб, а она бы тем временем рассказывала девушке о коронации, о том, что намерена сделать, чтобы стать хорошей королевой. Эбигейл поняла бы; и поверила, что так и будет. Как приятно находиться в спальне наедине с Эбигейл Хилл!
Это было невозможно. Зная, какой утомительной будет коронация — хоть ее и несли до аббатства в портшезе, требовалось еще подойти к алтарю, постоять там, — она намекнула, что могла бы обойтись без застолья. Как Сара ужаснулась этому!
— Что? — воскликнула она. — Все скажут — вы испугались. Забыли, что произошло за столом после коронации Марии и Вильгельма? А потом, когда Даймок сделал вызов и бросил перчатку… какой разразился скандал! Якобисты сочтут, будто вы боитесь, как бы то же самое не произошло на вашей коронации. Нет, пир будет, и вы обязаны на нем присутствовать.
Пришлось признать, что Сара права. Анне, однако, показалось, что после ее восшествия на престол голос Сары как будто бы стал более громким и властным.
Пиры для Анны всегда имели определенную привлекательность; она всегда была готова отдать
