Город горит
Улауг Енсдаттер Хиркебёэн, уроженка округа Ид в провинции Смоленене, служит в доме торговца и капитана ополчения Педера Колбьёрнсена в Фредриксхалде. Она дочь хуторянина Енса Халворсена Хиркебёэна и его супруги Андрины Улеа, урожденной Нурдхауген. Улауг двадцать один год. Изо всех проживающих в городе Фредриксхалде и прилегающих округах лишь она видела и Турденшолда, и шведского короля Карла. Когда Улауг видела командора, он был голый, в чем мать родила.
Улауг идет по городу, повесив на руку корзину с выглаженным бельем, а на другой руке несет половину поросенка. Поросенок тяжелый. Город Фредриксхалд окружен шведами с трех сторон с той поры, как король Карл отвел свое войско из Христиании и разместил штаб-квартиру в усадьбе Торпум под Фредриксхалдом. Июль 1716 года, туманный вечер. Комендант крепости, подполковник Ханс Якоб Брюн, разослал по городу вооруженные отряды с глашатаями и довел до сведения горожан, что со дня на день можно ожидать нападения врага.
Улауг направляется в крепость с рубашками для капитана — своего хозяина и повелителя. Она знает его достаточно хорошо, чтобы не сомневаться, что он готов, коли будет нужда, умереть за свой город и его величество, но желательно в свежей сорочке. Последние сутки она была одна в большом хозяйском доме. Капитан увел свою супругу и малолетних детей за крепостные стены. Она постирала две рубашки, выгладила их, обернула в шелковое покрывало и положила в корзину. Достала из погреба поросенка — дар ее родителей защитникам крепости. Поросенок был еще молочный, когда ему перерезали горло, и она несет его на руке, словно грудного ребенка. Улауг приземистая, плотная, глаза чуть раскосые; хорошенько присмотреться — видно, что они отливают ясным зеленоватым светом. Ее хозяйка, мадам Колбьёрнсен, которая видела Улауг голой во время купания в лохани, рассказывала другим хозяйкам из своего круга, что тело у нее больно уж приманчивое, тут колышется, там вихляется, застенчивости нет и в помине. В тот субботний вечер, пока Улауг еще стояла в лохани, она шлепнула ее раз-другой по ягодицам и обещала добавить, если та не научится опускать глаза и стыдиться своей наготы. Супруги Колбьёрнсен жили в ладу со своей прислугой.
На улицах Фредриксхалда не шумно, но весьма оживленно, всюду слышатся взволнованные, хоть и не громкие голоса. Вот во дворе мужчина разрубает зубилом железную цепь от коновязи. Улауг знает этого человека, знает и его лошадь. Он рассказывает, что комендант крепости распорядился, чтобы все железо снесли к пушкам — к тем шести, что на Королевской пристани, к тем, что у церковных ворот, и к тем четырем, что на площади.
— То-то пощекочем шведов, — ухмыляется он, сжимая в руке зубило.
Освобожденная от коновязи лошадь бредет по улице. Улауг пользуется случаем передохнуть, кладет поросенка на спину Вороному, придерживая за одну ногу. Но лошади не по нраву запах мертвечины, она беспокойно дергается. Приходится Улауг снова нести поросенка на руке. На других дворах колют топорами лучины и окунают их в смолу. Комендант крепости подполковник Брюн и капитан ополчения Колбьёрнсен известили через глашатаев, чтобы каждый горожанин оборонял свой дом и даже поджег его при необходимости. Несколько мужчин постарше проверяют свои мушкеты, молодые парни хватают фузеи, надевают ополченские фуражки и шагают в крепость, или на площадь, или на пристань, чтобы поступить в распоряжение своих офицеров. На всем лежит печать сдержанного гнева, скрытого немого ожесточения, суровые лица выражают глухую ненависть. Поравнявшись с чьим-то крыльцом, Улауг опускает поросенка на каменную приступку, чтобы передохнуть.
Мимо проходит молодая жена сержанта Гауте, Кари Расмюсдаттер, которая несет на руках своих двух младшеньких. Гауте старше Кари, ему, наверно, осталось недолго жить. Сержант сказал жене: если он хорошо проявит себя в этой войне и, может быть, падет на поле брани за его величество, можно рассчитывать, что капитан Колбьёрнсен будет ходатайствовать, чтобы казначейство в Копенгагене выплачивало пенсию его вдове. Но сержантова Кари, как ее называют люди, повисает на шее Улауг и заливается слезами.
— Коли он и впрямь падет, кто поручится, что я получу эту пенсию? — кричит она.
— Не говори так, — отвечает Улауг и добавляет, как у нее заведено в таких случаях: — Коли случится беда, я замолвлю за тебя словечко перед Турденшолдом.
Улауг гордится тем, что помолвлена с Турденшолдом, хотя он сам об этом не знает. Умалчивать об этом в городе она не стала, все равно допытаются. А потому — твердая нравом, когда надо, — она презрела стыд, если только считать это стыдным, и поведала всему местному люду свою правду:
— Он был со мной и подарил мне этот шейный платок в знак благодарности! Когда я умру, в церковных книгах запишут: «Она сожительствовала с Турденшолдом».
И сегодня зеленый платок на ней. Она взмахивает им, чтобы подбодрить Кари. Но Кари только продолжает лить, слезы, и из ближних домов высыпают еще бабы, чтобы присоединиться к ее причитаниям.
— Укрепления в Спунвике захвачены! — уныло восклицает Кари. — Пролив Свинесюнд заперт шведами! Теперь они могут подкатить свои пушки прямо к крепости!
Но Улауг возражает, что Турденшолд сумеет прорваться через вражеские линии и подойти к Фредриксхалду.
— Уж кому знать об этом, как не тебе? — говорит Кари с ехидством, к которому примешивается надежда.
— Еще бы! — отзывается Улауг.
Ей пришла в голову хорошая мысль. Однажды она слышала, как капитан Колбьёрнсен говорил подполковнику Брюну слова, не предназначенные для ее ушей: «Надо распустить слухи, которые могли бы повредить шведам! Уж коли мы убиваем друг друга во имя всевышнего, так можно и наврать друг на друга».
Она наклоняется и шепчет на ухо Кари:
— Только между нами! Турденшолд взял в плен две сотни шведов и заковал их в серебряные кандалы!
— Серебряные?!
— Потому что он захватил приз у шведского короля Карла, и теперь у него вдоволь серебра. Он идет сюда из Копенгагена.
Улауг — прислуга в доме Колбьёрнсена, стало быть, ей известно многое, чего не знают другие, к тому же она помолвлена с Грозой Каттегата. Она улыбается женщинам, которые перестали лить слезы, быстрым движением вытирает собственные глаза и шагает дальше. Мужчины чередой домогались ее благосклонности после того раза, когда в городе Фредриксхалде гостил командор с «Белого Орла». Но она всем отказывала, потому что помолвлена.
На пути к крепости Улауг примечает подавленное настроение иных горожан, которые угрюмо точат старые сабли или смазывают смолой лучины. Зайдя во двор к одним таким кисляям, она отчитывает их. Поросенок висит на ее руке с недовольным видом, и капли крови в его ноздрях — словно след от презрительного фырканья. Разве они не знают, что с моря подходит тот, кого король Карл боится пуще огня, что у него на борту тысяча бочек с порохом и команда, которая не ложится спать, пока не упьется кровью шведов, павших от их мечей? Ужели не знают? А?
— Кому же знать об том, как не тебе, — отвечают они.
На косогоре, ведущем к крепости, Улауг снова решает передохнуть и кладет поросенка на траву. Сидя на камне и глядя на город, окутанный теплой вечерней мглой, она вспоминает то, что случилось ровно год назад.
Он явился в город на шлюпке. Матросы подняли весла, он выскочил на Королевскую пристань, и срочно были посланы гонцы за подполковником Брюном в крепость и за капитаном ополчения Колбьёрнсеном. Вечером она прислуживала за столом на пиру в крепости. Возможно — так она сама утверждала потом, — его темные глаза на миг задержались на ней, когда она в крахмальном белом чепчике, с непроницаемым лицом пробегала мимо него с подносом, полным всяких яств. Вечером, когда он и офицеры собрались в городе, в доме Колбьёрнсена, он ущипнул ее за щеку и сунул ей монету. Она присела в таком
