— Будет тебе, Томас. Ну чего нам препираться. Мне надо одно — чтобы ты присягнул на службу королю.
— Я присягну, но только на такую службу, которая не будет противна воле Господней.
— Но только!.. Никаких условий мне не надо. Присягай на службу королю.
— Я не могу… без этого условия.
— Я тебе пытаюсь втолковать, а ты никак не желаешь меня услышать. Я пришел поговорить с тобой ради дружбы, которую к тебе питал и могу снова тебе дать. Мне хотелось поговорить с тобой как с человеком. Я хочу, чтобы ты снова стал моим, Томас, чтобы у нас все было, как прежде. Ведь я любил тебя. Скучаю по тебе. Ты не забыл, как интересно и весело мы жили? Давай, Томас. Тебе надо сказать всего несколько слов. Скажи их, Томас, и все у нас наладится.
— Я не могу сказать, что вы пожелали, милорд, потому как вижу: это будет моим отрешением от Господа.
— Провались ты со своей проповедью, Томас Беккет! Я тебя поднял, я же тебя и скину. Подумай об этом, мужик! И не забывай, против короля идешь!
С этими словами он повернулся, вскочил на коня и ускакал.
Ничего другого не оставалось, как обратиться к папе. Слух о конфликте между королем и архиепископом дошел до Франции. Людовик написал Томасу ободряющее письмо и намекнул: если тому станет невмоготу оставаться в Англии, его будут рады принять во Франции.
Положение папы, как известно, было не из легких. Германский император Барбаросса поддержал противников папы, и Александр оказался вынужденным покинуть Италию. Сейчас он находился во Франции. Он, как прежде, боялся не угодить Генриху, хотя считал Томаса совершенно правым. До папы дошел слух, что Генрих уже открыто грозит ему; ввиду своего шаткого положения папа Александр просто не мог позволить себе хоть чем-то не угодить английскому королю. Ему хотелось бы поддержать Томаса, но надо умилостивить короля, который уже прислал свой отчет о произошедшем.
Папа должен понять, писал Генрих, что король не может терпеть неповиновения, будь то со стороны священников или купцов. Все, что он требует от архиепископа, это заявление о том, что он обязуется служить королю во всем, ибо только так король может сохранить свое достоинство. Ни папа, ни архиепископ не должны ни на минуту допускать, что король намерен как-то использовать это в своих личных целях. Королю нужна сильная церковь. Он прекрасно понимает, что добродетель людей держится на святой вере. Неужели святые отцы думают, что король хочет править одними ворами, грабителями и неверующими? Кто угодно, только не Генрих! Но ни один король не может допустить, чтобы кто-то из его подданных считал себя вправе выступать против короля; да-да, и еще принародно похваляться.
Папа написал Томасу, чтобы тот проявлял выдержку и покорность; по убеждению папы, только так Томас сможет избежать затруднений, ничего хорошего церкви не сулящих. Папа приказал Томасу подчиниться королю, добавив, что ни на что другое король не пойдет, а в настоящее время церковь ссориться с королем Англии не может.
Письмо удивило и расстроило Томаса. Но он должен подчиниться папе. Томас узнал, что король находится в Вудстоке, приехав туда, он просил Генриха принять его. Там во дворце он согласился принять архиепископа.
Генрих был в хорошем настроении.
— Ну что, Томас?
— Милорд, от его святейшества пришло послание.
— И какие же указания ты от него получил?
— Он повелел мне поступить по вашей воле. Я должен согласиться преданно служить вам.
— Ага, значит, наше затруднение преодолено. Решил принести присягу на верность своему королю?
— Таково распоряжение папы.
— Папа поступил мудро, — сказал Генрих со смехом.
— Я должен ему повиноваться.
— Но ты с ним не согласен, не так ли?
— Я полагал, что поступаю правильно.
— Но теперь думаешь иначе. Так лучше. Ты мне поклянешься в абсолютном повиновении.
— Да, ибо папа указал, что только такое мое заявление позволит сохранить ваше королевское достоинство и вы тогда не предпримете шагов по изменению статуса церкви.
— Ты обещаешь это, Томас?
— Да, милорд.
— Хорошо. Ты клянешься мне в этом один на один, но поскольку свое неповиновение ты объявил принародно, так же принародно ты должен принести эту клятву. Прощай, Томас. Скоро увидимся. Свою присягу покорности ты принесешь в Кларендоне, я призову тебя, когда будет надо.
Еще не пришел вызов короля явиться в Кларендон, а Томаса стали терзать сомнения. Папа находится в трудном положении; он повелел ему прийти к королю с повинной, опасаясь нажить в нем врага. Не надо было слушаться папу! Он знает Генриха как никто другой. За годы пребывания на посту канцлера и в многочисленных совместных поездках и походах он досконально изучил натуру короля. Если ему чего-то захотелось, он будет добиваться этого всеми возможными способами. Будет лгать, хитрить, драться и грозить, но своего добьется. Он ни перед чем не останавливается, а теперь решил поставить на колени своего бывшего канцлера. Решил показать Томасу, кто из них двоих важнее. Так всегда происходило в их играх и шутках. Генрих любил достойного противника, это прибавляло ему славы победителя.
Обещанию короля не вмешиваться в дела церкви верить нельзя. Конечно, его цель именно такова. Он желает видеть церковь покорной, как собака. Ему надо, чтобы она служила государству. На словах он может выражать почтение папе, но каждый архиепископ и епископ должны твердо знать, кто в стране истинный хозяин.
Долгие часы Томас молился на коленях. У него изнеженное роскошью тело, и грубая власяница терзала его плоть. Он терпел страдание в надежде, что это поможет искупить грехи и даст ему милость Божью. Он поминал свою гордыню и свою радость от жизни, какую ведут люди благородного происхождения. Припоминались ему богатые одеяния, подбитые мехом плащи, бархатные камзолы, удовольствие сознавать себя другом короля. Все это земное тщеславие! Не за него ли приходится сейчас отвечать?
Став архиепископом Кентерберийским, Томас во многом изменился. Он понял пагубность роскоши и отказался от нее. Припоминалось ему, как он пытался уклониться от высокого сана: он знал, что это положит конец его беззаботной жизни.
Но судьба рассудила иначе, и он твердо стал на путь святости.
Томас верил, что Господь укажет ему, как вести себя в Кларендоне, ибо понимал: плохо ли, хорошо ли, но все должно решиться там.
И вот этот день настал. На возвышении в большом зале сидит король. По левую его руку — девятилетний сын Генрих. При виде архиепископа глаза мальчика загорелись, и сердце Томаса обдало благодарным теплом: тут есть любящая его душа. Томас не видит глаз Генриха, но знает, что король украдкой внимательно следит за ним.
Как примат церкви Томас садится по правую руку короля: у него второй по важности пост в государстве. В зале присутствуют все епископы, и среди них архиепископ Йоркский Роджер де Понт Левек. Роджер не скрывает радости. Он хорошо помнит, хоть и давно это было, как в окружении Теобальда появился один ученик невысокого происхождения и быстро завоевал расположение старого архиепископа, какого тот никому больше не оказывал. Что только не предпринимал ревнивый Роджер, чтобы изгнать Томаса; дважды ему удавалось это, но дважды Томас возвращался и с каждым разом занимал все более высокое положение. Когда Роджер узнал, что король подружился с ненавистным ему человеком, зависть его стала нестерпимой. В народе говорили тогда: король любит своего канцлера как больше никого на свете.
И вот наступил час триумфа короля. Все собравшиеся понимали, что станут свидетелями публичного
