по душам и напомнить старую дружбу? Может быть, удастся найти взаимопонимание. Томас попросил об аудиенции, и, к его удивлению, король тут же выразил готовность принять его в Вудстоке. Генрих повел себя с ним обходительно. Несколько дней он провел в обществе Розамунд и ее детей, а это всегда делало его благодушным.
Увидев Томаса, король заметил, как тот изменился:
— Ты постарел, совсем не тот гуляка, каким был.
— И вы, ваше величество, не тот приятель, с каким было так весело.
— У нас начались расхождения, и они, увы, все усиливаются, — сказал король. — Зачем ты хотел покинуть страну? Может быть, нам стало вместе тесно?
Томас посмотрел печально на короля, тот отвел глаза.
— Ты зачем просил аудиенцию? Что хочешь сказать?
— Надеялся, милорд, что у вас есть что мне сказать.
— У меня много чего есть тебе сказать, только сначала ты мне должен ответить: возьмешься ты за ум, Томас, или нет?
— Если вы имеете в виду, что я должен подписать и скрепить печатью конституцию, то мой ответ один: нет.
— Тогда уходи! — крикнул король. — Ничего другого мне от тебя не надо.
— Я надеялся ради нашей старой дружбы…
— Клянусь очами Господа! Ты будешь мне повиноваться или нет? Убирайся! Долой с моих глаз! От тебя мне нужно только одно, понял?
Томас, опечаленный, удалился.
Королева с интересом наблюдала за столкновением короля с Беккетом. Ей казалась забавной их былая дружба, когда общество Томаса король предпочитал всем остальным, ее ревность к Беккету просто смешной. О какой ревности могла идти речь? Старый, сломанный человек. Она довольна его падением, а так ей было бы даже жаль архиепископа.
Элинор сорок два, а она еще красавица, мужчины все еще засматриваются на нее, во всяком случае, смысл песен трубадуров именно таков. Они по-прежнему воспевали ее в своих романсах. Выйдя за Генриха, она перестала интересоваться другими мужчинами, ей никого другого не хотелось, что кажется странным, когда Генрих ее так злил; возможно, именно этим он ее и возбуждал. Теперь, когда они разговаривали о Беккете, Элинор не повторяла, как это делала его мать, «я говорила тебе это». Она просто наблюдала, как тот клянет своего архиепископа, и только подогревала его негодование. Это их немного сблизило.
Порой Элинор гадала, сколько любовниц разбросано у него по стране. Пока их несколько, это роли не играет. Чего она уж не потерпит, так это если появится одна, которая целиком завладеет его чувствами. Ну конечно, такой нет! Она уверена в этом. И может спокойно, по-родственному обсуждать с ним выходки Томаса Беккета. При этом у них сохранилась любовная страсть друг к другу, как в первые дни женитьбы. Просто удивительно, ненависть к Беккету гонит его к ней в постель. Генрих часто лежал с открытыми глазами и говорил о нем или рассказывал какие-то неизвестные ей подробности из прошлой жизни. Так Элинор узнала, как он много раз пытался соблазнить Томаса женщинами, и ни разу это ему не удалось.
— Наверное, плохо старался, — заметила она.
— Изо всех сил. Даже подстраивал ловушки. Ничего не получилось. Мне кажется, он вообще ни разу не спал с женщиной.
— Да что же это за мужчина?
— Мужчина настоящий! Сидит на коне, охотится с соколом — не угонишься. Рыцарское искусство знает все до тонкости.
— Да где же он мог всему научиться?
— Он обаятелен, и всяк стремится ему удружить. Какой-то рыцарь обучил его всему еще мальчиком.
— Он интриган. Влез в доверие к Теобальду. Думаю, архиепископ Йоркский мог бы немало о нем рассказать.
— Не люблю я этого типа. Хотя верен мне, не то что Томас… Но уж очень жаден до чинов. Я все Томаса подозревал в этом, но он совсем не тщеславен.
— Нельзя допускать, чтобы он смотрел на тебя свысока.
— Архиепископ Кентерберийский! Он может снять сан только по собственной воле.
— Тебе надо сделать так, чтобы он перестал за него цепляться.
— Да как это сделать?
— Неужели не в силах? Вы же долго были вместе, и ты столько о нем знаешь. У всякого можно найти грех.
Глаза короля загорелись.
— Вот! Я выспрошу у Роджера Йоркского, а маршал двора это все обыграет.
— Вот и сделай это, я уверена, что он хочет довести тебя своим неповиновением, и пока он архиепископ Кентерберийский, ты не можешь себя чувствовать настоящим королем Англии. Слушай, с тобой можно поговорить о чем-нибудь еще, кроме дела Томаса Беккета? Тогда скажу. Я снова беременна.
Король доволен. Пополнение в детской он приветствует. Сын или дочь — неважно. Будет рад в обоих случаях.
Но мысли о Томасе Беккете его не покидали.
Элинор была права: все оказалось просто. Джон, маршал двора, некоторое время назад претендовал на усадьбу Пафам, входившую во владения архиепископа. Дело рассматривалось в церковном суде, и суд решил в пользу архиепископа. Теперь дело передали в королевский суд и направили архиепископу вызов явиться на слушание.
После встречи с королем в Вудстоке у архиепископа случился сердечный приступ, он разболелся и слег. Явиться на вызов в королевский суд он не мог и послал вместо себя четырех своих рыцарей. За это и ухватился маршал Джон. Неявку в суд расценили как неуважение суда, а это уже преступление. Томасу было приказано явиться на заседание Большого совета в Нортгемптон и дать объяснения. При подъезде к городу его встретил гонец и сообщил, что его покои король передал другому члену совета; ему придется искать себе иное пристанище.
Это было прямое унижение. К счастью, неподалеку находился монастырь святого Андрея, где он смог разместиться. Все еще надеясь добиться примирения, Томас поехал в королевский замок с визитом. Король был на богослужении, и Томаса заставили ждать в приемной. Когда появился Генрих, Томас вышел вперед, чтобы приложиться к королевской руке, если она будет предложена, но король прошел мимо, даже не взглянув на архиепископа.
Значит, это конец, подумал Томас. Король не желает его ни видеть, ни выслушать.
На заседании совета у Томаса потребовали ответа за неуважение королевского суда. Он объяснил, что лежал больным и послал вместо себя рыцарей. Объяснение принято не было, и на архиепископа наложили штраф 500 фунтов стерлингов. Затем последовало новое обвинение. Потребовали отчета в расходе 300 фунтов, полученных на обустройство двух замков. Томас ответил, что всю эту сумму и много сверх того он израсходовал на ремонт королевского замка в Тауэре.
У Томаса сердце разрывалось от боли, он видел, что король хотел его уничтожить. Ему припомнились прошлые годы, когда король его щедро одаривал, желая сделать его жизнь такой, какой жил сам. Теперь король требовал эти деньги вернуть. Мало того, с него требовали доходы от некоторых епископатов и аббатств, а это еще 40 тысяч марок [2].
Спорить бессмысленно. Бороться с такой несправедливостью Томас не мог. Выходя с того заседания, Томас отчетливо осознавал, что конец близится.
На следующий день заседание совета продолжилось. Провожая Томаса, архидьякон Герберт сказал:
— Милорд, не знаем, что нам готовит сей день, но не забывайте, что вы во власти отлучить от церкви всякого, кто выступит против вас.
