Обольститель

Шарлотта считала, что главное — не волновать короля. Она уже давно не видела его столь спокойным, как сегодня. Она должна сделать так, чтобы он оставался таким.

— Мы должны появляться на людях вместе,— сказал король.— Самое подходящее место для этого — театр. Мы займемся постановкой спектакля, а, как?

— Вместе с Георгом. Великолепная идея.

— Я тоже так считаю. Я пошлю кого-нибудь к тому человеку из театра «Друри-Лейн». К Шеридану, а?

— Ты хочешь руководить постановкой его пьесы?

— Мне не нравится ее название. Я слышал, она нескромная. Само название говорит об этом — «Школа злословия». Мне кажется, лучше взять что-то из Шекспира. Хотя его пьесы так печальны. Никогда не понимал, почему его так превозносят. Но все же придется остановить наш выбор на Шекспире. Людям это понравится.

— Ты попросишь этого мистера Шеридана предоставить тебе на выбор несколько пьес?

— Да, я сделаю это. И мы устроим семейный прием, а, как? Принцу пойдет на пользу, если его увидят с нами. Дружеский семейный прием... я пошлю за этим Шериданом, и когда я выберу пьесу, мы отправимся в театр. Продемонстрируем, что мы — сплоченная семья, а? Принц Уэльский — всего лишь мальчишка, а?

— По-моему,— сказала королева,— это очень хорошая идея.

***

Принц заперся в своих покоях в Дауэр-хаусе, чтобы написать послание Мэри Гамильтон.

В его голове зародилось сомнение. Георг заметил, что несмотря на свое романтическое увлечение, он все же поглядывал на других привлекательных молодых женщин. Подобное происходило с ним и прежде, но сейчас кое-что изменилось. Принца посетила одна, весьма обеспокоившая его мысль. Имеет ли он право, будучи увлеченным своей возлюбленной, немного поразвлечься с молодыми женщинами, не обременявшими себя столь высокими стандартами поведения, как Мэри?

Он отбросил эту мысль как недостойную. Этот любовный роман должен быть идеальным. Он не вправе думать о связях с другими женщинами. Во всем мире для него существует только одна Мэри Гамильтон.

Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Оно было весьма лестным. Он выглядел великолепно в камзоле из голубого бархата, подчеркивавшем голубизну его глаз. Никто не мог походить на принца больше, чем он.

Георг сел, чтобы сочинить для Мэри описание самого себя. Он был уверен, что оно позабавит ее.

«Ваш духовный брат приближается сейчас к лучшей поре молодости. Его рост выше среднего, в целом он неплохо сложен, хотя имеет склонность к полноте. У него волевое, мужественное лицо...»

Он встал и снова посмотрел на свое отражение. Принц несколько раз изменил выражение лица, он улыбался, хмурился, глядел умоляюще, словно перед ним была Мэри, и надменно, точно он приходил к отцу.

«...однако,— продолжил он,— пожалуй, слишком высокомерное. Его лоб имеет правильную форму. Голубые глаза весьма недурны. Ваш брат обладает довольно красивыми бровями и ресницами, маленьким вздернутым носиком, хороший, хотя и довольно широким ртом с отличными зубами и неплохим подбородком. Пожалуй, его физиономия слишком кругла. Я забыл упомянуть безобразные уши. Его волосы более густые, чем у большинства людей, но прическа, выполненная по последней моде, скрывает это. Таковы дары, которыми наградила его природа - по мнению света, весьма щедро».

Он перестал улыбаться самому себе. Это было действительно забавно. Он ясно увидел себя со стороны. Но одно дело — смотреть в зеркало и описывать увиденное, и совсем другое — оценить свой характер. Он взялся за перо.

«Теперь я перейду к свойствам его души и ума». Георг склонил голову набок и начал быстро писать. «Его чувства и мысли - открытые и благородные. Он не способен на подлость. Он склонен видеть в людях своих друзей и излишне доверять им - это объясняется недостатком житейского опыта. Он умеет быть благодарным и щедрым, если ему удается найти настоящего друга. Его сердце бывает добрым и нежным, если ему позволяют полностью раскрыться. Он обладает строгими понятиями о чести, хорошо осведомлен о своих недостатках, но не способен стерпеть унижения или надменного обращения с ним со стороны вышестоящих». Он вздохнул. Сколькими достоинствами он, похоже, обладает! Если Мэри поверит ему, она сочтет его неотразимым. Но он не хотел, чтобы она сочла его хвастуном, желающим произвести на нее ложное впечатление. Возможно, он скорее завоюет ее уважение, описав свои недостатки.

«Теперь о пороках,— продолжил он и заколебался — это слово было слишком резким.— Лучше назовем их слабостями. Он слишком поддается своим страстям, слишком легко увлекается, но в его сердце никогда не таятся злоба и жажда мести. Что касается сквернословия, то он почти избавился от этой скверной привычки. Он чрезмерно любит вино и женщин, что не редкая слабость у молодых людей. Ваш брат изо всех сил старается совладать с нею. Но в целом у него открытый, свободолюбивый и благородный склад души. Он впечатлителен и готов следовать хорошему совету - особенно совету нежной и преданной сестры, каковой Вы являетесь».

Он снова остановился; пороки удивительным образом обернулись достоинствами. Но он видел их именно такими. Он был славным молодым человеком — во всяком случае, по отношению к людям, которых любил так, как Мэри.

Мэри, обожаемая Мэри, пробудившая в нем столь чистую страсть. Неудивительно, что душа его пела, когда он писал своей избраннице.

«А сейчас я прощаюсь с Вами. Я закончу эту тему в моем следующем письме. Кажется, я проявил чрезмерную терпимость к моим многочисленным недостаткам. Постараюсь избавиться от них, мой дражайший друг. Мое ухо будет всегда охотно прислушиваться к Вашим советам. Какими бы несовершенствами я ни обладал, среди них никогда не будет неблагодарности по отношению к Вам. Моя привязанность к Вам сохранится до конца моей жизни».

***

Как приятно ехать верхом по Гайд-парку в компании Фредерика! Люди тотчас узнавали и приветствовали принца. Георг всегда отвечал поклонами не только почтительными, но и теплыми, дружескими. Он хотел, чтобы народ знал — ему нужна его любовь. В нем нет ничего немецкого. Он — истинный англичанин. Его отец был первым из Георгов, свободно говорившим по-английски, но в некотором смысле он остался немцем. В принце Уэльском не было ничего тевтонского; он обладал веселым нравом и обаянием своих предков Стюартов. Люди отмечали в нем эти черты. Что касается Фредерика, то он был, как всегда, счастлив видеть популярность брата и играть вторую роль. Эта черта была одной из самых приятных во Фредерике; она позволяла братьям оставаться близкими друзьями.

Сейчас они ехали по парку верхом и наслаждались свободой. Впереди находились конюшие, сзади — приближенные, но молодые люди могли забыть о них и болтать друг с другом без помех, как простые граждане, выбравшиеся подышать воздухом.

Принц описывал совершенства Мэри Гамильтон, но Фредерик замечал, что брат проявляет интерес к прелестным дамам, гулявшим по парку. Среди них попадались настоящие красавицы, разительно отличавшиеся от молодых женщин, обитавших в Кью — конечно, за исключением одной-двух фрейлин вроде Хэрриот Вернон или Мэри Гамильтон. Это были прекрасные дамы в юбках с кринолином, тесных корсажах с глубокими вырезами, открывавшими восхитительные шеи и бюсты, парчовых и шелковых платьях с расшитыми подолами. Напудренные, в румянами на щеках, они смотрелись восхитительно в больших соломенных шляпах, украшенных цветами и лентами. Взгляды всех были прикованы к элегантному принцу — великолепному наезднику с томными глазами соблазнителя. В его душе соседствовали чистая любовь и чувственное волнение.

— Здесь, сидя в седле, я чувствую себя свободным, Фред. Господи, какого черта мы позволяем