– Н-ну, православные, на сей день кончаю канителиться с вами, – черти! Есть важное дело, да… Устаёшь с вами, пустяковый народ. Вы – поглядите, каков я, э?
Он похлопал ладонями по груди – грудь гулко гудела.
– Орёл, – негромко и со вздохом сказала Дроздова.
– И вот, государь император приказал мне служить ему, заботясь о вас, о ваших делах. А дела ваши – пустяковые. Ерунда и глупость – все эти ваши жалобы. Вот – баба! Пришла тоже за делом и – спит у колодца, будто всю жизнь не спала. Скушно с вами до смерти, ребята! Однако – по приказу его императорского величества – служу! Служу покорно и терпеливо. Вот и берите пример с меня… Верно говорю?
Сразу откликнулось несколько голосов – поспешно и уныло, нерешительно и с радостью:
– Верно… Милость ваша. Дай бог здоровья! Когда же наше-то дело? Защитник…
Земский надел фуражку, Гришка накинул пыльник на его широкие плечи, земский сел верхом на дрожки сзади Иконникова и покатился со двора, кивая головой на поклоны народа. Волокушин, Бунаков, Дроздова и ещё человека четыре подошли к Яковлеву. Прижав под мышкой бумаги, он стоял на крыльце и, склонив голову на плечо, смотрел на них сверху вниз красным глазом привычного пьяницы, – смотрел и шипел:
– Ну, што? Разболтались? Верблюды… Наказывал – меньше болтайте…
Он ушёл в канцелярию, люди молча, гуськом, двинулись за ним. На дворе осталось десятка два, они надевали котомки на плечи, собираясь в дорогу к далёким избам.
– Ну, и пристрастно обстрогает он их, – с восторгом сказал столяр.
– Да-а, пощиплет пёрышки.
– Экая должность завидная.
– Бабу-то разбудить бы, что ли…
– Вроде – мёртвая.
Плотник, свёртывая папиросу, сказал:
– А спорить не приходится: орел мужчина! Костина-то как заклеил, а?
Разбудили бабу; очумело оглядываясь, баба завыла:
– Господи, опять нет мне решения? Что же это? Когда же?
Слабеньким голоском заплакал ребёнок, и все стали уходить со двора торопливее, перекидываясь последними словами:
– В Мурзино-то к предводительше дворянства помчался.
– Известный прихвостень бабий…
Маленький мужичок с тараканьими усами, остриженной бородой и ежовым подбородком, срубая палочкой крапиву у колодца, взмахнул головой и громко, завистливо сказал:
– На законах-то – как на балалайке играет, орёл-то.
– Для того, преднамеренно, учились, – объяснил столяр и, выпустив длинную струю дыма, прибавил:
– Дополнительно сказать – философы, как хотят, так и вертят. До увидания, честной народ! Однако – не в этом бы месте!
Из огорода выбежала шершавая собака, понюхала свежий навоз – не понравился. Тряхнув башкой, она подбежала к срубу колодца, подняла ногу, затем, так же торопливо, нырнула в подворотню.
