должен дать мне ночлег». Он даёт. «Должен накормить меня!» Он кормит. Иначе он не может, потому что в бумаге изображено – из Петербурга, административно! Чёрт знает, что оно такое – «административно»? Может быть, это значит: послан тайно для расследования насчёт кустарных промыслов, подделки фальшивой монеты, тайного винокурения, тайной продажи питий? Или насчёт того – как усердно посещают православную церковь?.. А может быть, что-нибудь касательно земли? Кто разберёт, что такое значит – административно? Может быть, я кто-нибудь переряженный?.. Мужик глуп, что он понимает?
– Да, он мало понимает, – заметил я.
– И это очень хорошо! – убеждённо заявил Промтов. – Именно таким он и должен быть, и в таком лишь виде он и необходим для всех, как воздух. Ибо – что есть мужик? Мужик есть для всех людей материал питательный, сиречь – съедобное животное. Например, – я! Разве возможно было бы мне пребывание на земле без мужика? Для существования человека необходимы солнце, вода, воздух и мужик!
– А земля?
– Был бы мужик – земля будет! Стоит ему приказать: «Эй ты! Сотвори землю!» И – бысть земля. Он не может ослушаться…
Любил говорить этот весёлый пройдоха! Мы давно уже вышли из села, прошли мимо многих хуторов, и уже снова пред нами стояла деревня, вся утопавшая в оранжевой листве осени. Промтов болтал – весёлый, как чиж, а я слушал и думал о новом для меня виде паразита, разъедающего мужицкое призрачное благосостояние…
– Послушайте-ка! – вдруг вспомнил я одно обстоятельство. – Мы встретились с вами при таких условиях, которые заставляют меня сильно усомниться в силе вашей бумажки… это как объяснить?
– Э! – усмехнулся Промтов. – Очень просто: я уже проходил по сим местам, а – не всегда, знаете, удобно напоминать о себе…
Его откровенность нравилась мне. Я внимательно вслушивался в развязную болтовню моего спутника, пытаясь определить, таков ли он, каким себя рисует?
– Вот пред нами деревня, – желаете, я покажу вам действие моей бумажки? – предложил Промтов.
Я отказался от этого опыта, предложив ему лучше рассказать мне, за что именно его наградили бумажкой?..
– Ну, это, знаете ли, длинная история! – махнул он рукой. – Но я расскажу – когда-нибудь. А пока что – давайте отдохнём и закусим. Пищевой снаряд у нас есть в достаточном количестве, значит, идти в деревню и беспокоить ближнего нам пока не требуется.
Отойдя в сторону от дороги, мы уселись на землю и стали есть. Потом, разленившись под тёплыми лучами солнца и дуновением мягкого ветра степи, улеглись и заснули… А когда проснулись, солнце, багровое и большое, уже было на горизонте, и на степь ложились тени южного вечера.
– Ну, вот видите, – объявил Промтов, – судьбе угодно, чтоб мы заночевали в этой деревушке…
– Пойдёмте, пока ещё светло, – предложил я.
– Не бойтесь! Сегодня ночуем под кровом…
Он был прав: в первой же хате, куда мы толкнулись с просьбой о ночлеге, нас гостеприимно пригласили войти.
Хозяин хаты, крупный и добродушный «чоловiк», только что приехал с поля, его «жiнка» готовила «вечеряти». Четверо чумазых ребятишек, сбившись в кучу в углу хаты, смотрели оттуда любопытными и робкими глазами. Дородная «жiнка» быстро и молча металась из хаты в сени и обратно, внося хлеб, кавуны, молоко. Хозяин сидел против нас на лавке и сосредоточенно тёр себе поясницу, кидая на нас вопрошающие взгляды.
Вскоре с его стороны последовал обычный вопрос:
– Где ж вы идёте?
– Ходим, добрый человек, `от моря д`о моря, до Киева города!…- бойко отвечал Промтов словами старой колыбельной песни.
– Чего ж там, у Киеви? – подумав, спросил человек.
– А – святые мощи?
Хозяин посмотрел на Промтова и молча сплюнул. Потом, после паузы, спросил:
– А видкиля `идете?
– Я – из Петербурга, он – из Москвы, – отвечал Промтов.
– От що? – поднял брови хохол. – А що этот Петербург? Кажуть люди, що вiн на морi построен… и що его заливае…
Дверь отворилась, и явилось двое хохлов…
– А мы до тебе, Михайло! – объявил один из них.
– Що ж вы до мене?
– Та воно – таке дiло… Що се за люди?
– Ось цеи? – спросил хозяин, кивая на нас головой.
– Эге ж!
Хозяин помолчал, подумав и покрутив головой, объявил:
– Хиба ж я знаю?
– Мабудь, вы странники? – спросили у нас.
– Эге! – ответил Промтов.
Воцарилось молчание. Три хохла рассматривали нас упорно, подозрительно, любопытно… Наконец, все уселись за стол и начали с треском уничтожать кроваво-красные кавуны…
– Мабудь, который из вас есть письменный? – обратился к Промтову один из хохлов.
– Оба, – кратко ответил Промтов.
– Так не знаете ли вы, часом, що треба делать чоловiку, як в него хребет ноет и зудит до т`ого, что ночью и спати не можно?
– Знаем! – объявил Промтов.
– А що?
Промтов долго жевал хлеб, потом вытирал руки о свои лохмотья, потом задумчиво смотрел в потолок и, наконец, решительно и даже сурово заговорил:
– Нарвать крапивы и велеть бабе на ночь тою крапивой растереть хребет, а потом смазать его конопляным маслом с солью…
– Что ж с того буде? – осведомился хохол.
– А – ничего не будет, – пожал плечами Промтов.
– Ничого?
– Как есть ничего!
– А поможеть воно?
– Поможет…
– Спытаю… Спасибо вам…
– На здоровьечко! – пожелал Промтов совершенно серьёзно.
Долгое молчание, хруст кавунов, шёпот детей…
– А слухайте вы, – заговорил хозяин хаты, – як того… воно не звистно вам… мабудь, краем вуха зловили вы в Петербурги або в Москви… насчёт Сибири… можно переселяться чи не можно? Бо земскiй, – бреше вiн чи справды, – бачил, що зовсiм не можно?
– Не можно! – рубит Промтов.
Хохлы переглянулись друг с другом, и хозяин пробормотал в усы себе:
– Хай им жаба в брюхо влизе!
– Не можно! – вновь объявил Промтов, и вдруг лицо его стало каким-то вдохновенным… – А потому не можно, что незачем ехать в Сибирь, когда везде земли – сколько хочешь!
– Та воно вирно, що для покойникiв земли везде у волю… для живых бы треба!.. – грустно заявил один хохол.
– В Петербурге решено, – торжественно продолжал Промтов, – всю землю, какая есть у крестьян и у помещиков, отобрать в казну…
Хохлы дико вытаращили на него глаза и молчали. Промтов строго осмотрел их и спросил:
– Отобрать в казну – зачем?
