она.
Он сказал, что любит ее и никогда не пожалеет о своем решении жениться на ней, навлекшем на него гнев семьи. Отныне они будут вместе – всегда… покуда смерть не разлучит их.
– Вместе – душой и телом, да? – спросила она.
– Да, душой и телом, – ответил он.
Герцог и герцогиня каждую неделю наведывались в Ричмонд. Как они говорили, им хотелось чаще бывать со своими детьми.
В один из таких приездов Мария с ужасом поняла, какую перемену претерпело ее отношение к ним. Ей уже не было легко и радостно, когда она оказывалась в отцовских объятиях. Сидя у него на колене, она не могла не вспоминать о Маргарите Денхем, погибшей по его вине. Иногда она даже испытывала какое-то труднообъяснимое отвращение к нему. Ее мать тоже изменилась. Полнота герцогини достигла поистине гротескных размеров; лицо отливало красками недопеченного теста, налитые кровью глаза тоже не придавали ей привлекательности. Мария не могла удержаться от того, чтобы не сравнивать ее с красивыми и жизнерадостными женщинами, так часто гостившими в их доме.
Отец порой говорил о том, как счастливы они будут, живя всей семьей под одной крышей. Собирая у себя детей – ее, Анну и маленького Эдгара, здоровье которого ухудшалось с каждым днем, – он рассказывал им о своих былых приключениях, но эти истории почему-то не волновали ее, как раньше. Мария подозревала, что они лишь отчасти были невымышлены – что взрослому слушателю в них открылось бы кое-что не совсем приятное.
Однажды герцогиня послала за Марией; войдя в материнские покои, она застала ее лежащей на постели. Усталое выражение ее оплывшего лица, бледные губы и растрепанные волосы заставили Марию отвести глаза.
Герцогиня взяла дочь за руку и усадила на край постели.
– В нашей семье ты – старший ребенок, Мария, – сказала она. – Всегда помни об этом, девочка.
– Хорошо, мама.
– И никогда не забывай о том, что я попрошу тебя сделать для меня. Пожалуйста, присматривай за Анной.
– Да, но…
– Я знаю – ты сейчас думаешь, что тебе еще мало лет и у тебя есть папа и я. Но… не перебивай меня… видишь ли, я говорю о том времени, когда нас с папой уже не будет. Ты меня понимаешь?
Мария побледнела.
– Мама… ты уходишь от нас?
– Нет… во всяком случае, не сейчас, дорогая. Но когда-нибудь тебе все-таки придется заменить сестренке и братику мать. Ты ведь выполнишь мою просьбу, да?
– Да, мама.
– Ну, тогда поцелуй меня. Будем считать твой поцелуй печатью, которая скрепит наш договор.
Сделав усилие над собой, Мария приложила губы ко лбу матери.
Выйдя из покоев герцогини, Мария увидела Елизавету Вилльерс. У Елизаветы было такое выражение лица, будто она знала о состоявшемся разговоре. Неужели догадалась? – подумала Мария. Ей вдруг показалось, что Елизавета успела выведать очень многое об их семье – гораздо больше, чем было известно самой Марии.
Когда они пошли в сторону детской, Елизавета шепнула:
– Ты думаешь, что скоро останешься одна, да? Мария не поняла ее вопроса.
– Не беспокойся, этого не случится, – ухмыльнулась Елизавета. – Мы этого не допустим… даже если ты очень захочешь.
– О чем ты? Я тебя не понимаю.
Не замедляя шага, Елизавета наклонилась к самому уху Марии.
– Твоя мать – грешница, как и все остальные люди. Во всяком случае, так про нее говорят. А грешники, как известно, после смерти попадают в ад. Поэтому, когда твоя мать уйдет из жизни, она испытает страшные мучения.
Мария ужаснулась. Разве ее мать не упомянула о том, что скоро уйдет из жизни?
– Да, – продолжала Елизавета, – грешники там вертятся, как ужи на сковородке. А над ними летают ангелы и смотрят за тем, чтобы огонь пылал вовсю и не угасал ни на минуту. Вот так устроено место, куда люди попадают после смерти.
– Ты… ненавижу тебя!
– Потому что я говорю правду?
– Я не знаю и не желаю знать, о чем ты говоришь.
– А может, ты вообще ничего не знаешь?
– Нет, – сказала Мария. – Я знаю, что ненавижу тебя.
– В таком случае, мне тебя жаль. Ненависть – грех, за который ты можешь попасть в ад.
Елизавета остановилась и стала кривляться, видимо – изображая ужа, извивающегося на сковородке. В ее глазах вспыхнули злорадные огоньки.
– Прекрати, – сказала Мария.
