старше, выглядела очень умной девочкой и все время присматривалась к ней – как казалось, критически.
Ближайшие дни и впрямь выдались не совсем спокойными. И в основном – из-за Елизаветы Вилльерс.
В королевских покоях накрывали ужин. В числе приглашенных были Барбара Вилльерс, она же леди Кастлмейн – главная гостья, – Рочестер, Седли и еще несколько избранных придворных. Вечер обещал быть сугубо интимным, и король заранее предвкушал множество наслаждений, по обыкновению открывающихся скромным, но продолжительным застольем. Сегодня он мог допоздна щеголять остроумием, а позже остаться наедине с Барбарой. Приятная перспектива для мужчины, познавшего горечь изгнания.
Ему вдруг вспомнилась пословица: «Коронованной голове спокойный сон неведом». Что верно, то верно. Не потому что это в его характере – изводить себя ненужными заботами. Он не привык принимать слишком близко к сердцу государственные проблемы и намеревался до конца своих дней наслаждаться жизнью, но вот одна тревожная мысль все-таки преследовала его. Дело в том, что он дал слово не допустить повторения своих скитаний по белому свету, и в этой клятве было гораздо больше искренности, чем в прочих его заверениях.
У него хватало чувства юмора, чтобы смеяться над собой – грешник на английском троне, вот так нравы, господствующие в обществе! Я был бы неплохим королем, думал он, если бы женщины не значили для меня так много. Однако чувственность родилась вместе с ним, как и в случае с его братом Яковом. Тот мог бы стать счастливейшим из мужчин, если бы в мире не существовало женщин.
Такими уж нас создала природа, размышлял Карл. Он припоминал различные рассказы о своем деде по материнской линии. Генрих Четвертый был величайшим королем в истории Франции – но имел такую же слабость, как и его внуки.
Разумеется, нет ничего плохого в любви к женщине – даже если последняя не состоит в браке с тобой. Взять хотя бы другого французского короля, Генриха Второго, – тот всю жизнь поддерживал вполне приличную связь с Дианой де Пуатье. Однако тут все было иначе. Здесь речь шла не о женщине, а о женщинах – многих и самых разнообразных. Например, ухаживая за Барбарой Вилльерс, он думал о Франциске Стюарт, о хорошенькой актрисочке с Друри-Лейн… и о прочих. Думал и о своей бедной супруге Екатерине, имевшей несчастье полюбить его раньше, чем она осознала, к какому сорту мужчин он относится.
Сложность заключалась в том, что он слишком любил их всех – ни одной не желал причинять боль или доставлять какие-либо неприятности; каждой обещал одни только удовольствия, и, разумеется, все вместе эти обещания были невыполнимы. Может быть, в Барбаре его привлекало как раз то, что она чаще кричала от ярости, чем плакала от бессилия.
Подобные мысли сейчас казались не совсем своевременными. Его правление было отнюдь не безоблачным; многим могло прийти в голову, что при парламенте им жилось лучше, чем при монархе. Еще продолжалась война с Голландией, а совсем недавно в столице разразилась эпидемия чумы, унесшая тысячи человеческих жизней и разорвавшая торговые связи, сулившие экономическое процветание его родине. Началась разруха, какой еще не знала страна, – и к понесенным потерям прибавились последствия пожара, на следующий год спалившего половину Лондона.
Он понимал, что люди задаются вопросом: «Не было ли все это небесным знамением, первым наказанием за распутную жизнь, которую вел король и его двор?» Сначала им нравились карнавалы и уличные шествия, нарядные придворные дамы и галантные кавалеры. Они говорили: «Прочь уныние, долой скучных пуритан! Теперь у нас есть король – он умеет жить и веселиться, а если ему хочется развлекаться с женщинами, то пусть это будет новой традицией нашей страны». Эта традиция многим пришлась по душе, и в результате жизнь горожан стала состоять из сплошных искушений и соблазнов. «Заводите любовников, не гнушайтесь любовницами! – смеялись тогда лондонцы. – Право, в этом нет преступления. Взгляните на короля и его окружение, вон как все они наслаждаются и веселятся».
Однако никто не смеялся, когда на Англию обрушились чума и пожары. В какой-то мере эти бедствия даже способствовали возрождению пуританского духа. Да и настоящие, убежденные в своей правоте пуритане еще не перевелись в провинциальных городках и небольших селениях.
Впрочем, лондонцы видели, как король и герцог Йоркский вели себя во время пожара – братья вместе ходили по улицам и раздавали инструкции по тушению горящих домов. В те дни горожане и в самом деле восхищались ими. Оказалось, что завоевать чувства простого народа не так уж трудно – достаточно почаще появляться за стенами дворца. В душе англичане могли осуждать его образ жизни, но вот его улыбка, открытая и теплая – она искупала все недостатки. Мужчинам он как бы говорил: «Я король, но при этом всего лишь мужчина – такой же, как вы». А женщинам: «Я король, но всегда готов преклонить колена перед женской красотой и обаянием». Поэтому они обожали его, достойного наследника рода Стюартов.
Бедный Яков, подумалось ему. Яков был слишком серьезен. В чем-то он оказался лишь бледной тенью своего брата Карла; в остальном – вообще не походил на него. Якову не хватало легкости, непринужденности в общении.
Его радовало, что Яков не будет присутствовать на сегодняшней вечеринке – в интимных компаниях Яков чувствовал себя не в своей тарелке.
«Господи, пошли Екатерине сына, – мысленно произнес он. – Если у меня не будет наследника, корона достанется Якову, и я сомневаюсь, что народ полюбит его так же, как меня».
От Якова его мысли перенеслись к Джемми, и на губах тотчас появилась улыбка: пылкий и даже несдержанный, как все молодые люди, тот очень тщеславен, что, впрочем, тоже естественно в его возрасте. На танцах на него приятно посмотреть – выкидывает коленца почище любого придворного, изо всех сил старается привлечь отцовское внимание, как будто желает снискать расположение короля. Зачем? Сердце Карла и так принадлежит ему, и он это знает.
«Вот только нуждался бы он в моих чувствах, если бы я был просто сэром Карлом Стюартом?» Отвечать на этот вопрос не было надобности. Точно так же, как и спрашивать себя, насколько своим успехом у женщин он обязан короне, украшавшей его голову. Насколько? – с усмешкой подумал он. Увы, молодой Карл Стюарт, скитавшийся по Европе в поисках людей, оружия и денег, не мог похвастаться множеством побед над знатными представительницами слабого пола. Лишь корона дала ему все, в чем он так нуждался.
Погруженный в эти невеселые размышления, король вдруг услышал какую-то возню за дверью.
– Пустите меня! – закричал чей-то голос. – Ради спасения его души!.. Пустите, я требую!
Карл поморщился: ну вот, еще один фанатик пришел грозить ему огненной геенной. Он немного поколебался; затем, так и не дождавшись тишины, вышел в коридор. На лестнице двое дюжих охранников держали под локти какого-то старика. Судя по всему, его можно было не опасаться. Король сказал:
