– Да, у него надменный вид. Такой вид бывает у людей бездушных, даже жестоких. Но вы должны помнить, что вы – принцесса. И ему тоже не позволяйте забывать, как много он приобрел, женившись на вас.
– Франциска, я боюсь его.
– Он всего лишь мужчина – и, кстати, еще не старый.
– И все-таки на много лет старше меня!
– Ну и что? Это значит только то, что вы еще молоды. Послушайте, не показывайте ему своего страха – тогда все будет в порядке.
– Да как же я его скрою? Как? Ах, моя Аврелия, с тобой – вот с кем я уехала бы из нашего дворца. Помнишь, как я мечтала о маленьком коттедже на берегу реки?
– Помню, любовь моя. Но ведь мы обе знали, что эта мечта никогда не сбудется.
– Аврелия, не забывай меня. Помни о твоей несчастной Клорине, которая никогда не сможет разлюбить тебя. Пиши мне, ладно? Каждый день… каждый день!
Они поклялись помнить друг друга, покуда будут живы. И, обнимаясь на прощание, понимали, что едва ли когда-нибудь увидятся вновь.
Леди Франциске Вилльерс становилось все хуже, а вместе с ней заболела и принцесса Анна.
Мария была в отчаянии. Она любила свою бывшую воспитательницу и боялась думать о ее смерти – но по-настоящему ужаснулась известию о болезни младшей сестры. Хуже всего, она не могла даже видеть Анну, потому что к ней не пускали никого, кроме врачей.
А тут еще Вильгельм пришел и приказал ей готовиться к переезду в Уайтхолл.
– Я хочу остаться рядом со своей сестрой! – воскликнула она.
– Ты не поняла, что я тебе сказал? – холодно спросил он.
– Нет, не поняла – а кто-нибудь другой сумел бы найти с тобой общий язык?
– Во дворце оспа, ты можешь заразиться.
– Я хочу остаться со своей сестрой, – упрямо повторила она.
– Послушай, мне начинает казаться, что ты вообще не способна что-либо уразуметь.
– Я знаю, как опасна оспа, – леди Франциска уже лежит при смерти… и я…
На ее глазах вновь выступили слезы. Отвернувшись, Вильгельм пробормотал:
– Опять слезы. Опять. Что у меня осталось, кроме ее слез?
– Она оберегала меня… была мне как мать. А вот теперь и моя дорогая Анна…
Ей стало трудно дышать. Вильгельм взялся за ручку двери.
– Готовься к переезду в Уайтхолл.
– Нет, – твердо сказала она. Он вышел и хлопнул дверью.
Он не мог простить такого пренебрежительного отношения к себе. Мария даже не пыталась осознать, какая огромная честь была оказана ей. Будь дело в Голландии, думал он, она бы не вела себя так опрометчиво: там в его распоряжении оказалось бы немало воспитательных средств, включая темницу; однако здесь ее окружали друзья и родственники, а они, конечно, не дали бы ее в обиду. Вот он и слоняется по дворцу святого Якова как неприкаянный, – маленький, никому не нужный глупец. А если она заразится оспой? Ведь может умереть, черт побери, – уж он-то знает, сам выжил только благодаря своему другу Бентинку. В лучшем случае болезнь обезобразила бы Марию; после этого на нее ни один мужчина не взглянул бы без содрогания. Стройная, с красивыми миндалевидными глазами, она сначала понравилась ему – до того, как узнала, что ей предстоит выйти за него замуж. Затем ее поведение изменилось; непристойные выходки этой строптивой невесты поражали его в самое уязвимое место. Теперь он хотел сделать так, чтобы она пожалела о своем безрассудстве.
Будь Вильгельм более пылким мужчиной, он бы возненавидел ее. Оставаясь самим собой, он попросту охладел к юной супруге.
Но она поставила его в унизительное положение – поэтому он желал унизить ее.
Это все заметили на прощальном балу, который, несмотря на эпидемию оспы, Карл устроил во дворце святого Якова. Принц Оранский не обращал ни малейшего внимания на свою супругу – не танцевал с ней, не разговаривал и вообще старался не находиться рядом.
Когда бал уже заканчивался, к принцессе подошел король. Они немного поговорили, и он пригласил ее на танец.
– Ах, Мария, мне бы хотелось повелевать ветрами, а не этим печальным островом, – улыбнулся он. – Тогда бы я приказал дуть таким ураганам, что ни один корабль – даже тот, на котором приплыл принц Оранский – не смог бы выйти в открытое море.
– Если бы это было возможно! – вздохнула Мария. Он сжал ее локоть.
– Наши несчастья приходят и уходят, так уж устроено природой, – сказал он. – Было время, когда я думал, что уже никогда не вернусь в Англию… но ведь вернулся.
– Ваше Величество, вы всегда были королем… и мужчиной. А я, увы, всего лишь женщина.
– Не говори «всего лишь», дорогая племянница. На мой взгляд, женщины – лучшее из творений нашего Господа Бога. Я не в силах управлять ветрами, Мария, но я буду молиться о них. Хотя молитвы грешника едва ли услышат на небесах. Или нет? Как ты думаешь, может быть, даже грешник вправе надеяться на благословение, если не так часто просит его?
