– Нужно устроить какое-нибудь театральное представление, – сказал Монмут, – чтобы все было, как в прежние времена.
– Гениальная идея! – воскликнула Мария и тут же спохватилась: что скажет Вильгельм?
Однако Вильгельм не возражал.
– Быть по сему, – благосклонно кивнул он. – Устраивайте свои представления.
Так они сыграли одну небольшую пьесу – она, Монмут и Генриетта. Единственным зрителем был Вильгельм, сидевший перед самой сценой и снисходительно посматривавший на них. В его присутствии она чувствовала себя немного скованно, но все равно получила удовольствие от спектакля.
Стояли морозы, и Монмут изъявил желание покататься на коньках.
– Превосходно, принцесса составит вам компанию, – сказал Вильгельм.
– Но, Вильгельм, я же не умею!
– Так научись. Не сомневаюсь, герцог согласится дать тебе несколько уроков.
– С превеликой радостью, – заметил Монмут. – И, ручаюсь, ты тоже получишь наслаждение.
Так оно и вышло. Как смеялась, как хохотала она, когда в первый раз неуклюже ступила на лед, в громоздких ботинках с металлическими полозьями, в платье, подоткнутом выше колен. У нее то и дело разъезжались ноги, но Джемми был рядом и не давал ей упасть.
Французский посол ужаснулся. Возмутительнейшее зрелище! – написал он в Париж. У него исчезли последние сомнения в том, что принцесса Оранская вела бы себя иначе, если бы это не было угодно ее супругу.
Где бы ни появлялась Мария, ее неизменно сопровождал Монмут; Вильгельм не настаивал на присутствии какого-либо третьего лица в их компании – он полностью доверял своему другу и единомышленнику.
– А у вас в Голландии не такая уж скучная жизнь, – заметил однажды Монмут.
– До твоего приезда здесь все было по-другому, – сказала она.
Тронутый этими словами, он поцеловал ее в губы. Она растерялась, затем тихо спросила:
– Джемми, у тебя было такое желание, чтобы… чтобы какое-нибудь одно мгновение никогда не кончалось?
Он ответил:
– Я всегда верил, что самое лучшее время – еще впереди.
– Но, Джемми, – воскликнула она, – разве какое-нибудь время может быть лучше, чем настоящее?
Он взял ее за руку, и они вместе ступили на замерзшую поверхность озера. Лед был толстым и прочным, но одна небольшая перемена погоды разрушила бы его. Это было неминуемо. Он чувствовал символичность этой ситуации, но не говорил о ней.
Они были счастливы – сейчас, в эту самую минуту. Разве этого было мало?
Вечером они поехали на санях в Лейден, где в честь Монмута был дан бал.
Вильгельм попросил Марию и Монмута открыть танцы; сам он страдал астмой, а потому сидел в стороне и смотрел на них. Видя счастливое лицо своей супруги, он думал о том, что ей следует напомнить, кому она принадлежит и кому должна беспрекословно подчиняться.
Вскоре после лейденского бала наступил день траура, о котором Мария еще никогда не забывала. Было тринадцатое января – день казни Карла Мученика.
– Танцев сегодня не будет, – приказав подать траурное платье, сказала она Анне Трелони. – Утром и вечером я буду молиться о душе моего деда, а днем мы пойдем раздавать милостыню нищим.
– Не вредно и отдохнуть от веселья, – согласилась Анна. – Хотя я бы не сказала, что у вас слишком усталый вид.
– Не могу же я танцевать каждый вечер, до самой старости, – заметила Мария.
– Герцог вам сделал много хорошего, Ваше Высочество. Даже странно, что…
Анна не посмела критиковать Вильгельма в присутствии Марии – да та и сама знала, что ее друг не походил на супруга.
Днем к ней пришел Вильгельм. Она встала, обрадовавшись его приходу, и служанки по обыкновению выскользнули за дверь. Ее удивил наряд Вильгельма – таких ярких камзолов он прежде не носил.
– Я не в восторге от твоего платья, – сказал он.
– По-моему, соответствует сегодняшней дате. Она ведь тоже не из праздничных.
– Одень другое – какой-нибудь менее унылой расцветки. И подбери украшения получше.
Она опешила.
– Вильгельм, ты не забыл, какой сегодня день?
– Я обратился к тебе с достаточно ясным требованием и не понимаю, почему оно может быть не выполнено.
– Вильгельм, сегодня тринадцатое января.
– Это мне известно.
