Любовь! Какое чудо! Ради любви можно пренебречь всеми опасностями – она это тоже впервые поняла. И больше никогда она не откажется от любви.
Любовь заполняла все ее существо, бросала нежный розоватый отблеск на строгие белые стены монастыря.
Горе ее стало не таким острым, к тому же она узнала, что и отец вышел из добровольного заточения, что он перестал рыдать и звать Джованни.
А однажды Педро привез вообще невероятную новость: Папа завел себе очередную любовницу. Они очень веселились по этому поводу, одна Пантизилия грустила – как бы ей хотелось самой утешать Его Святейшество! Но она должна была оставаться с Лукрецией – и теперь втайне надеялась, что навсегда. К тому же и Лукреция обещала оставить ее при себе:
– Ты всегда будешь со мной, дорогая Пантизилия! И когда я уйду отсюда, ты уйдешь вместе со мною. Я буду брать тебя с собой повсюду.
Пантизилия расцвела: когда они отсюда выберутся, они вернутся к Его Святейшеству, и, может быть, он вновь обратит на нее свое благосклонное внимание?
Недели шли за неделями. Папа, казалось, позабыл о своем горе. Чезаре возвращался из Неаполя, и Александр готовил ему встречу.
Джованни, самый любимый из сыновей, умер… Да, но это уже прошлое, а Борджа не привыкли горевать об ушедшем.
Чезаре предстал перед отцом, и теперь Папа не прятал от него взгляда.
– Сын мой! – произнес Александр растроганно. Чезаре поцеловал ему руку и вопросительно взглянул на отца.
Слишком долго Александр был один и, потеряв одного сына, он не намеревался терять другого.
А поскольку он был таким, каким он был, то Джованни отодвинулся куда-то в тень, а рядом стоял Чезаре, живой, смелый, сильный.
Он сильнее Джованни, думал Александр, он успеет совершить за свою жизнь множество важных дел, он не даст убить себя просто так. И с ним во главе дом Борджа добьется многого.
– Добро пожаловать домой, сынок. Добро пожаловать домой, Чезаре!
Чезаре вздохнул с облегчением: нет, не зря он сделал… то, что сделал.
Лукреция и Пантизилия сидели за вышиванием. Лукреция опустила вышивку на колени и уставилась куда-то в невидимую точку.
– У вас что-то болит, мадонна?
– А почему ты так думаешь? – быстро спросила Лукреция.
– Мне кажется, в последнее время вы как то… побледнели.
Лукреция молчала. Пантизилия с тревогой смотрела на нее.
– Ты правильно поняла…
– Не может быть! Не может быть, мадонна!
– Все верно, у меня будет ребенок.
– Мадонна!
– А почему это тебя так удивляет? Ты же знаешь, с теми, кто влюблен, это может случиться.
– Но вы и Педро! Что скажет ваш отец? И что сделает ваш брат?
– Я боюсь об этом думать, Пантизилия.
– И сколько уже?
– Три месяца.
– Три месяца, мадонна! Значит, это случилось в самом начале…
– Похоже, что так.
– Июнь, июль, август, – считала Пантизилия. – А сейчас начало сентября… Мадонна, что нам делать?
– Не знаю. Может, мне удастся уехать куда-нибудь и тайно родить. Такое раньше случалось со многими. Может, и Педро поедет со мной, – Лукреция бросилась в объятия Пантизилии. – Счастливая! Полюбив, ты можешь выйти замуж, ты можешь жить с мужем и детьми, быть счастлива до конца дней своих! Но для такой, как я, брак означает лишь исполнение долга перед своей семьей. Они дважды сватали меня, потом выдали за Джованни Сфорца! – Теперь, когда она любила Педро, она не могла без содрогания вспоминать о Сфорца.
– Но вас скоро с ним разведут, – рассудительно ответила Пантизилия. – Может, они отдадут вас за Педро?
– А они позволят? – И в глазах ее мелькнула надежда.
– Ну… Если они узнают, что у вас будет ребенок… Дети меняют все.
– Ах, Пантизилия, как ты добра ко мне, как хорошо ты меня успокаиваешь! Я выйду замуж за Педро, мы уедем из Рима, у меня будет дом, такой, как у моей матери, и моя креденца, где я стану хранить серебряные кубки и майолику. Пантизилия, как счастливы мы будем!
– А вы возьмете меня с собой, мадонна?
