Смит и Кеннели многозначительно переглянулись. А затем светловолосый гигант, вынув из кармана портативную рацию, которая была размером с пачку сигарет, обратился к Хайдманну:
— Вы ничего не пытались предпринять?
Хайдманн не сразу понял, что в этом вопросе скрывалось своего рода оскорбление, поскольку комиссар получил четкие и однозначные приказы ничего не предпринимать самостоятельно. Похоже, что Смит истолковал его молчание как утвердительный ответ и, нажав кнопку на своей портативной рации, начал так быстро говорить что-то на своем родном языке, что Хайдманн не мог разобрать ни слова, хотя считал, что хорошо знает английский. В конце концов он, однако, понял, что Смит давал указания своим людям находиться в состоянии готовности.
Хайдманн невольно задал себе вопрос, сколько еще агентов ЦРУ стоят сейчас в темноте на улице. Судя по тому, что комиссар слышал об этом Салиде, здесь, пожалуй, собралась добрая половина разведывательного управления США. Да плюс полицейские всей округи в радиусе двадцати километров, вне зависимости от того, были они в этот час на дежурстве или нет. Абу эль-Моту принадлежала сейчас сомнительная слава всемирно известного преступника, которого разыскивают правоохранительные органы всего мира.
Смит снова спрятал рацию в карман и спросил человека, сидевшего у магнитофона:
— О чем они говорят?
Сотрудник снял наушники и растерянно взглянул на агента.
— О… о Боге, — ответил он.
— Как вы сказали? — переспросил Хайдманн.
— О Боге и Страшном суде, — сказал сотрудник.
— С ним там священник, — заметил Кеннели.
— Иезуит, которого он заставил уйти с собой из больницы, — добавил Хайдманн.
— Это еще неизвестно, — возразил Кеннели. — Но даже если он увел патера силой, этот человек стал теперь тоже опасным. Вы уверены, что они ничего не заподозрили?
Сотрудник, сидевший у магнитофона, убежденно покачал головой и, ласково поглаживая свои приборы, сказал:
— Мы старались не приближаться к этому дому. Впрочем, в этом не было никакой необходимости, мы и без того можем отчетливо слышать каждое слово, которое они произносят, сидя в пятидесяти метрах от нас за закрытым окном. Причем мы слышим все так явственно, как будто они находятся в одной комнате с нами.
И он снова погладил аппаратуру, посматривая на Кеннели, как будто ожидал дальнейших вопросов, чтобы рассказать о достоинствах своей чудо-техники. Но поскольку агент ЦРУ промолчал, специалист, явно разочарованный этим обстоятельством, вернулся к своим прямым обязанностям.
— Отлично, — сказал Смит, обращаясь непосредственно к Хайдманну, — это была хорошая работа, господин комиссар. С этого момента мы берем все на себя.
И агент направился к дверце, чтобы покинуть фургон, но Хайдманн схватил его за руку.
— Минуточку, — сказал он.
Смит хмуро взглянул на руку Хайдманна, лежащую на его руке, и тот почти сразу же поспешно отдернул ее. Однако, несмотря на это, комиссар заметил спокойным голосом:
— У меня на этот счет совершенно другие указания, агент Смит.
Смит даже глазом не моргнул, глядя в упор на Хайдманна.
— И каковы же эти указания? — спросил он.
— Я должен оказывать вам всестороннюю помощь, — ответил Хайдманн. — Но это не значит, что сам я должен устраниться от выполнения задания и наблюдать за всей операцией со стороны.
— Ваша помощь будет заключаться уже в одном том, что вы позволите нам заниматься своей непосредственной работой, — сказал Смит. — Салид — это наша проблема, мы идем по его следу уже много лет.
— Он был вашей проблемой, но теперь он интересует также и нас, — ответил Хайдманн. — Он убил несколько сот граждан нашей страны, мистер Смит. Мы должны вместе провести эту операцию. Хотя глаза Смита были холодны и, казалось, ничего не выражали, Хайдманн видел, что в голове агента ЦРУ идет лихорадочная работа.
— Будьте разумны, господин комиссар, — промолвил он. — Это ведь…
— Я говорю вполне разумно, — перебил его Хайдманн, повысив голос. — Я только выполняю свой долг.
— Я могу заставить вас выполнять требования.
— Попробуйте, — спокойно сказал Хайдманн. — Но до тех пор, пока мое начальство не изменит свой приказ, я буду делать то, за чем меня сюда послали: оказывать вам содействие в задержании этого террориста.
“И заботиться о том, чтобы его не убили хотя бы этой ночью”, — закончил про себя комиссар. Возможно, он был несправедлив по отношению к Смиту и его коллеге, но у Хайдманна было такое чувство, что задание, полученное этими агентами ЦРУ, не исключало такого варианта, как убийство террориста Абу эль-Мота на месте.
— Мы сражаемся с вами на одной стороне, агент Смит, — продолжал комиссар.
Смит какое-то время сердито глядел на него, а затем пожал своими мощными плечами и сказал:
— Ну что же, как хотите.
Хайдманн не услышал в его тоне ни угрозы, ни лукавства и мысленно обозвал себя дураком. Должно быть, он насмотрелся плохих детективных фильмов, а Смит просто испытывал его и убедился, что они действительно стоят по одну сторону барьера и только проиграют, если начнут спорить по пустякам.
— Каким образом надеетесь попасть туда? — спросил он.
Смит кивнул — но не в сторону гостиницы, а в сторону задней дверцы фургона.
— Я послал одну оперативную группу к черному ходу, а другую — на крышу. Как только мои люди займут свои позиции, они начнут действовать, — он немного помолчал, внимательно наблюдая за специалистами по прослушиванию, а затем продолжал: — Было бы очень неплохо, если бы мы точно знали, сколько еще людей находится в этом доме. Можете вы это установить?
— Да, если только они достаточно громко храпят, — ответил человек, сидевший у магнитофона. Хайдманн строго взглянул на него, высоко вскинув бровь, и тот смущенно поправился: — Я постараюсь это сделать.
— Хорошо, — Смит хлопнул ладонью по столу, — в таком случае, как только узнаете, известите меня об этом, — и он опять повернулся к Хайдманну: — Вы и ваши люди будете подстраховывать нас у главного входа в дом. Но ничего не предпринимайте без моей команды.
У Хайдманна на языке вертелось замечание, что никто не уполномачивал этого американца командовать в предстоящей операции. Кстати, Смит, должно быть, уступил ему именно по этой причине, решив поменять тактику. Однако комиссар тут же вспомнил собственные слова о том, что оба они находятся по одну сторону баррикады и не должны спорить друг с другом.
Смит, похоже, прочитал его мысли. Он долго и пристально всматривался в Хайдманна, а затем сказал ему тихо, но очень убедительным тоном:
— Вы ни в коем случае не должны недооценивать этого человека, комиссар Хайдманн. Он очень опасен, намного опаснее, чем вы можете это себе представить.
— Я знаю, — сказал Хайдманн, но Смит покачал головой.
— Нет, вы не знаете этого, — заявил он, — Салид не человек. Он настоящая машина, машина, предназначенная для того, чтобы истреблять людей, и не испытывающая при этом ни малейших угрызений совести. Вы должны постоянно помнить об этом. Он ускользал из наших рук при обстоятельствах, которые были для него куда более неблагоприятными, чем эти. И каждый раз за ним тянулся кровавый след. Он убивал всех подряд — и моих и своих людей, а также случайных свидетелей, оказавшихся у него на пути. Убить для Салида означает то же самое, что для вас открыть дверь или включить зажигание в машине. Никогда не забывайте об этом!
Если бы Смит сам не замолчал в этот момент, Хайдманн наверняка перебил бы его. От слов Смита — какие бы преувеличения ни содержались в них, — по спине Хайдманна побежали мурашки. Но еще более
