— По ним начали работу, но на это потребуется время. Ведь придется вдумчиво и кропотливо пересмотреть свыше полумиллиона дел. А когда закончат с живыми, начнут пересматривать дела расстрелянных. Чтобы все это раскопать, потребуется не один год. К тому же вы предложили всех старых следователей расстрелять. Или уже передумали?
— Ох, товарищ капитан, распорядитесь, пусть мне тоже нальют чая, — несколько неуклюже попытался я вывернуться из трудной ситуации.
— Или вот вам другой пример. Мы проанализировали все сведения по генералу Власову, и решили, что при определенных условиях его можно оставить даже в действующей армии. Все-таки способности у него выше среднего, и послужной список хороший. До сих пор за ним числилось только одно небольшое прегрешение. Когда он командовал вашим 215-м полком…
— Пффф, кхаа кхаа.
Соколов растерянно помахал обожженной рукой, чтобы охладить ее. Сам виноват, зачем такое говорить, когда я пью горячий чай.
— Когда это он нашим полком командовал? — Наконец, с возмущением спросил я.
— В тридцать седьмом году. А что вы удивляетесь, все генералы когда-то были полковниками, и из-за системы ротации кадров командование частей менялось довольно часто.
Беседа затянулась допоздна, и возвращаться обратно пришлось уже в сумерках. Хотя я уже нашел с моей лошадкой общий язык, но все же предпочитал не спеша трусить, и не пытался пустить ее рысью. Рядом со мной ехал сопровождающий боец, внимательно поглядывающий по сторонам. Погрузившись в свои мысли, я проехал уже половину пути, как вдруг тишину нарушили выстрелы, раздавшиеся со стороны села Плицино, где как я знал, располагались склады нашей дивизии.
— Зенитки 37мм — машинально отметил я — и пулеметы. Наверное, «Раму» шугают.
— Вряд ли, товарищ старший лейтенант, — отозвался красноармеец, «Рамы» высоко летают. Из пулеметы их не достанешь. Наверно, какой-нибудь шальной бомбер решил вылететь, пока погода позволяет.
— Нет, — покачал я головой, — облака там плотные, через них ничего не видно. Так что корректировщик все равно должен опуститься низко. А был бы бомбардировщик, мы бы уже услышали взрывы.
Рассуждая таким образом, мы тронули поводья, и собрались снова ехать дальше, как вдруг гудение самолета, до этого еле слышное, стало приближаться. Расчехлив бинокль, я нашел быстро растущую точку, которая целенаправленно летела вдоль дороги.
— Это «Мессеры». Похоже, что, летят прямо сю… Воздух!
Местность, по которой мы ехали, была безлесной, поэтому прятаться, кроме как в канаве, было негде. Бросив лошадей на произвол судьбы, мы попрыгали в кювет по разные стороны от дороги. После прошедших дождей канава была наполовину заполнена, и мне пришлось высунуть голову из воды, чтобы вдохнуть побольше воздуха.
Дальше слились вместе самолетный гул, тарахтение скорострельной пушки, разрывы малокалиберных снарядов и взрыв бомбы. Когда стихло все, кроме звона в ушах, который казалось, становился все громче, я поднял голову чтобы проверить, не возвращаются ли стервятники обратно. «Мессеров» уже не было видно, и можно было выбираться из канавы. Вода, которая ее наполняла, волшебным образом превратилась в землю, и мне стоило немало сил стряхнуть ее себя. Я кое-как выполз на дорогу, но тяжесть, которая на меня давила, почему-то не исчезала. Очень хотелось отдохнуть, прикрыть на минутку глаза и полежать.
Очнулся я от того, что меня кто-то тормошил.
— Товарищ командир, вы живы?
Посмотрев, кто это меня так бесцеремонно толкает, я увидел склонившегося надо мной красноармейца, чье лицо мне было смутно знакомо. Судя по разгоравшемуся закату, я пролежал тут не меньше получаса. Наверно, контузия.
— Федоров я. Вы меня месяц назад перебинтовывали, только тогда вы были в гражданском.
— А, теперь вспомнил. Так вы уже выздоровели?
— Да, я и так столько времени в госпитале прохлаждался, хотя кость у меня была почти не задета. А теперь возвращаюсь в свою роту. Мне уже сказали, что вместо старшины Свиридова теперь вы командуете.
Разговаривая, Федоров взвалил меня на спину, и потащил на себе, покряхтывая.
— Ох и тяжелые же вы, товарищ старший лейтенант. Ну ничего, нам бы только до лошади дойти, вон она, метрах в двухстах, а дальше поедите с комфортом.
— Подожди. В другом кювете должен быть красноармеец.
— Нет там уже никого, я посмотрел, только воронка осталась.
В глазах постепенно темнело, и последнее, что я помнил перед тем, как потерял сознание, это как меня подсаживали в седло.
Дальше события слились в сплошной калейдоскоп: постоянные перевязки, капельницы, горькие лекарства, бульон, который кто-то давал мне из ложечки. Когда я наконец окончательно пришел в себя и смог оглядеться вокруг, то увидел, что нахожусь в больничной палате. Кроме меня, раненых здесь больше не было, хотя судя по размерам комнаты, она легко могла вместить четверых.
Сидевшая рядом медсестра, у которой белый халат был накинут поверх военной формы, потрогала мой лоб, и спросила, болит ли у меня что-нибудь. Боли я не чувствовал, но вот кожа под бинтами зудела так, что хотелось ее почесать. И еще у меня был зверский аппетит. Слушая мой ответ, девушка довольно улыбалась, как будто я был ее близким родственником. Она подняла трубку телефона, стоявшего на прикраватной тумбочке, и счастливым голосом защебетала о том, что больной пришел в себя. Через несколько секунд в палату ворвалась, как мне показалась, целая толпа медперсонала. Впрочем, присмотревшись, я понял что врачей было только трое, просто они двигались так быстро, что создавали эффект присутствия большого числа людей.
Мне одновременно ставили градусник, меняли повязки, шпыняли шприцами и давали какие-то лекарства. Добреньким голосом, как будто разговаривал с ребенком, врач уговаривал меня выпить сиропчик со сладким медом, хотя я вроде и так не отказывался. Закончив процедуры, доктор с довольным видом потер руки, и повернулся к сиделке.
— Ну все, товарищ сержант госбезопасности. Можете докладывать, что пациент пошел на поправку.
Врачи исчезли так же внезапно, как и появились, а я прикрыл глаза, чтобы немного отдохнуть. Через минуту слегка скрипнула дверь, и по звуку шагов я определил, что в палату кто-то вошел. Смотреть, кто это, мне было лень. Если врачи, то пусть думают, что я сплю. Сержант-медсестра обратилась к вошедшему. — Товарищ майор, вы пока последите за раненым, а мне надо начальству сообщить. — После этого по полу быстро зацокали каблучки.
— Беги, беги, — добродушно усмехнулся я про себя. — Ты еще не знаешь, что скоро тебе дадут орден за выхаживание ценного больного. И всему медперсоналу тоже.
— Мне сказали, что вы не спите, — тихо произнес знакомый голос, который должен был принадлежать командиру полка.
Я тут же открыл глаза. Майор Козлов был в больничном халате, и слегка опирался на тросточку.
— Ну здравствуйте, Александр Иванович. Сейчас такое пожелание как нельзя более кстати.
— Какое сейчас число? Что на фронте? Где дивизия? Как вас ранило?
Воспользовавшись секундной паузой в моей тираде, командир начал последовательно отвечать на все вопросы.
— Сегодня двадцать девятое октября. Все это время вы в основном были в бреду, и лишь иногда приходили в сознание. На всем фронте в основном пока затишье. У немцев уже не осталось сил, чтобы продолжать наступать, а мы, как мне кажется, пока концентрируем силы. Нашу дивизию отвели в тыл на отдых и переформирование. А ранило меня также, как и вас — обстрелял самолет на дороге. Лежите- лежите, вам пока нельзя вставать. Так вот, вы наверно слышали, что когда человек погибает, у него перед глазами проносится вся жизнь? У меня все было по-другому. Я увидел небольшую речку, которую пытались форсировать немцы. Ее название само собой всплыло у меня в памяти — Большая Коша. Откуда-то мне
