– А в чем дело? – поинтересовался Стоун. Но не получил ответа.
Инспектор резко повернулся и вошел в лифт, ожидавший его с открытыми дверями. Стоун поспешил последовать за ним. Он не стал повторять свой вопрос. Из всех полчищ четырехруких воинов, находившихся в его распоряжении, только инспектора не подчинялись его приказам. Поэтому он запасся терпением, пока лифт не достиг своей цели и двери снова не открылись.
Яркий солнечный свет заливал коридор. Стоун прикрыл глаза рукой, так как давно уже привык к подвальной полутьме небоскреба, в котором находилась камера карлика. В последние дни Стоун проводил там много времени. Пожалуй, он слишком явно пренебрегал своими обязанностями губернатора и наместника моронов, чтобы это не бросилось в глаза.
Но он тут же понял свое заблуждение, – мороны не такой народ, которому что-то бросилось бы в глаза. Возможно, мысленно сравнивая их с машиной, он был недалек от истины. Все эти бесчисленные отдельные существа временами казались частями огромного единого механизма, крошечными колесиками, каждое из которых в отдельности даже точно не знало, что оно делало, однако их взаимодействие приобретало определенный смысл. Если Стоун чему-то и научился за годы совместной работы с моронами и на моронов, так это тому, что завоеватели не знали слово «недоверие» или «подозрение». Если бы они пришли к выводу, что губернатор обманул их или оказался ненадежен, они просто устранили бы его, а пока этого не произошло, он в безопасности. Все очень просто.
Стоун последовал за инспектором к огромному залу в конце коридора. Полвека тому назад на бесчисленных этажах этого небоскреба находились сотни бюро и контор, и на первый взгляд казалось, что здесь мало что изменилось: в бывшем огромном бюро, занимавшем пол-этажа небоскреба, до сих пор сохранились многочисленные низкие столы, заставленные мерцающими мониторами компьютеров, электронными приборами, телефонами. Повсюду валялись коробки для документов и лежали бесконечные бумажные рулоны с компьютерными распечатками. В воздухе все еще чувствовалась атмосфера деловитости, как это было когда-то – и все же чего-то здесь не хватало.
Не хватало человеческих голосов. А еще запаха кофе, духов и дезодорантов, смеха и шума, одним словом – жизни.
Снова у Стоуна появилось как никогда сильное чувство, будто он попал внутрь гигантского компьютера. Перед мониторами сидели четырехрукие мороны, которые быстрыми, точными движениями выполняли свою работу и лишь иногда переговаривались короткими свистками и щелкающими звуками. Все функционировало безупречно и быстро, как будто сами мороны тоже были всего лишь машинами.
Инспектор указал на стол, стоящий перед большим окном из пуленепробиваемого стекла, и Стоун с чувством беспокойства отметил, что рядом с оператором, который сидел за клавиатурой компьютера, возвышаются белые фигуры еще двух инспекторов. В мозгу Стоуна беззвучно раздался сигнал тревоги. Что-то произошло, пока он находился внизу и разговаривал с Гурком.
– Что случилось? – спросил он, когда они подошли к двум другим инспекторам.
Один морон повернул треугольную голову и уставился на Стоуна своими жуткими глазами, а второй продолжал не отрываясь смотреть на экран монитора, на котором мелькали непонятные знаки и символы шрифта моронов. Это происходило так быстро, что казалось, отдельные буквы сливались друг с другом. Однако инспектор без видимого усилия следил за текстом.
– Кто-то пытается проникнуть через заградительный пояс, – ответил другой инспектор. – Два часа тому назад один из наших патрулей наткнулся на двух гуманоидов.
Он сделал движение рукой, и мерцающие ряды цифр и символов исчезли, а на экране появилось размытое черно-белое изображение заснеженной равнины в двадцати милях южнее Нью-Йорка. Съемка велась в инфракрасном свете, как определил Стоун по неверным цветам и размытым контурам. Тем не менее на экране четко различались две человеческие фигуры, бежавшие зигзагами и совершавшие странные прыжки, пытаясь спастись от огня лазеров роботов-часовых.
– Что в этом особенного? – спокойно спросил Стоун. – Какие-нибудь дураки постоянно пытаются проникнуть в запретную зону.
– Это верно, – ответил инспектор. – Тем не менее эта ситуация чрезвычайная.
– Почему?
– Через некоторое время измерительные приборы «Скорохода», находившегося поблизости, обнаружили большую массу металла, – ответил инспектор. – Согласно своему предназначению, он изменил курс, чтобы подобрать этот металл. Посмотрите сами.
Изображение на экране сменилось, и его качество стало гораздо лучше. Когда Стоун увидел, что обнаружил «Скороход», то ему пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не вздрогнуть от испуга. Из огромного кратера, образовавшегося из растопленного и вновь замерзшего снега, торчал горбатый нос гигантского самолета. Стоун не мог определить его истинные размеры, но он, вероятно, был огромным.
– Это… обломки? – неуверенно спросил он.
– Ни в коем случае, – ответил инспектор.
Самолет на экране медленно рос. Изображение колебалось в такт с шагами огромной машины моронов, и один или два раза самолет даже исчез из поля зрения камеры.
Затем самолет вдруг задрожал, и Стоун увидел, как четыре огромных двигателя на его крыльях повернулись так, чтобы машина могла совершить вертикальный взлет. Из двигателей вдруг вырвалось яркое оранжевое пламя.
Затаив дыхание, Стоун наблюдал, как огромное тело самолета задрожало сильнее и затем медленно, неохотно оторвалось от земли, на мгновение просело, грозя рухнуть вниз, но затем снова и все быстрее начало подниматься. Снег под его фюзеляжем растаял и превратился в пар, на несколько секунд скрывший самолет от взора камеры. Несколько мгновений его размытая тень лишь слабо угадывалась в облаках клубящейся серой мути, затем машина внезапно еще раз просела и рухнула на землю с высоты десяти или пятнадцати метров и тут же развалилась на куски. Яркая вспышка взрыва разорвала ее левое крыло, из хвоста вырвались языки пламени.
Экран погас, и через некоторое время на нем вновь появились непонятные буквы и знаки. Стоуна снова охватило неприятное чувство, когда все три инспектора уставились на него.
– Я не вижу в этом причин, из-за которых стоило бы беспокоиться, – сказал он, чувствуя, как пересохло
