рассмотреть в темноте. Выстрелили ещё два раза – теперь уже где-то в отдалении. И снова ночная тишина. Соседи, конечно, не слыхали ни выстрелов, ни криков, спали сном праведников. Подумав, что это милицейский патруль наткнулся на каких-то злоумышленников, Сорокин лёг. И в этот момент заколотили в дверь. На его вопрос ответили: сотрудники чека. Сорокин впустил их. Вошли двое в фуражках с красными звёздами, в штатских пиджаках, с маузерами.
– Нам нужно осмотреть вашу комнату, – сказали они и сразу же принялись за дело. Заглянули за шкаф, под стол, под кровать, отворили дверцу шкафа.
– А по какому поводу обыск? – спросил Сорокин. – Ночью…
– А кто к вам должен был прийти сегодня ночью? – в свою очередь спросил чекист, который постарше. – Кого ждали?
– Никто… Никого я не ждал.
– Никого? А штаб-ротмистра Шилина не ждали? Знаете такого?
– Знаю. Он мой дальний родственник.
– А его жена?
– Тоже родственница. У меня было с нею свидание в чека.
– Нам об этом известно. Так Шилина, говорите, не ждали?
– Нет. А почему я должен был его ждать? – Сорокин смекнул, что Шилин, направляясь к нему, наткнулся на патруль, а возможно, и на засаду.
– Несколько дней назад к вам Шилин не заходил? – спросил тот же, постарше.
– Заходил, – ответил Сорокин, не сомневаясь, что об этом чекисты знают.
Чекисты расспросили обо всем, что им было нужно, попрощались и ушли. В окно Сорокин видел, что к ним во дворе присоединились ещё двое.
Он встревожился. Шилин, конечно, шёл к нему, чтобы узнать о Миле. Но почему его здесь поджидали чекисты? Откуда им стало известно, что Шилин может прийти к Сорокину домой? Значит, после свидания с Милой они взяли его, Сорокина, на подозрение, а квартиру – под наблюдение. Решили, что Шилин непременно поинтересуется судьбой жены и зайдёт к Сорокину. Что ж, правильно рассчитали.
До самого утра Сорокин не мог заснуть.
Через день его вызвали в чека, переписали всех его родственников, равно как родственников Милы и Шилина, их адреса. Особенно допытывались, не знает ли Сорокин кого-либо из офицеров – знакомых Шилина.
Через месяц от тех же чекистов Сорокин узнал, что Шилин бежал из Москвы куда-то на запад. Примерно в то же время Сорокин получил от Шилина гневное письмо, в котором тот называл его предателем, иудой и грозился при первой же встрече повесить на осине. Шилин счёл, что Сорокин сообщил в чека о его возможном приходе и чекисты устроили засаду.
Миле Сорокин не помог. Её осудили и сослали в Петушки – небольшой городок во Владимирской губернии.
Такова была история любви Сорокина к Эмилии. Она припомнилась и шевельнулась болью, когда он стал нечаянным свидетелем любовного свидания Булыги и Катерины вечером на берегу Днепра.
7
Сорокина к завтраку пригласил отец Ипполит. Он тяжело волочил ноги – застарелый ревматизм. Прося принесла из кухни чугунок с картошкой; обхватив тряпкой, чтоб не ошпарить руки, грохнула его на стол. Завтрак был простой, крестьянский: отварная картошка, малосольные огурцы с укропом, по ломтику сала и простокваша. Катерина пришла в столовую немного погодя, радостная, бодрая, причёсанная по-новому – пышно и высоко. Лицо припудрено, легонько тронуто кремом. На ней красная кофта и бордовая юбка. Поздоровалась, улыбнулась чему-то своему, глаза её весело сверкнули. Прося хмыкнула в кулак – рассмешила Катеринина причёска, – прикрывая рот, в котором не хватало трех передних зубов. Сорокин встретил Катерину комплиментом:
– Вы сегодня необычайно хороши.
– Ещё бы, – ответила она и опять улыбнулась. – Французы говорят: если женщина некрасива в семнадцать лет, это её беда, если в сорок – её вина. А мне не семнадцать, стараюсь.
Причину её радости Сорокин знал: ещё не отошла от ночного свидания, жила им.
Ипполит раз и другой взглянул удивлённо: не понимал, чему она радуется. Исподтишка, с любопытством посмотрел и на Сорокина, считая, видимо, его виновником такого настроения дочери.
– Рыжики несут из леса полными лукошками, – сказала Катерина. – Может, и мне сходить?
Она ждала, что ответит отец, но тот промолчал, даже не поднял на неё глаз.
– Уж так много рыжиков, – повторила Катерина. – Схожу.
– Рыжики тэи солить надо, – заметила Прося, – а где соли возьмёшь? Боровики неси.
«Интересно, – ухмыльнулся Сорокин, – а Булыга пойдёт по рыжики?»
Катерина, позавтракав, взяла лукошко, поправила перед зеркалом причёску и вышла из дому. В окне мелькнул её силуэт. Сорокин с Ипполитом немного помешкали, потом направились в церковь.
Храм поразил Сорокина ещё накануне, хотя в тот раз он и не успел почти ничего рассмотреть. А сейчас, налюбовавшись снаружи, он с жадностью впивал красоту его внутреннего убранства. Церковь казалась высеченной из одной глыбы, все здесь пребывало в гармонии: стены, синие своды в золотых звёздах, строгие линии колонн красиво завершающихся вверху арками… Мягким и торжественно-тревожным эхом отдавались каждое слово, каждый шаг, и невольно настораживалась душа, настраивалась на молитвенное созерцание. Приятный полумрак и прохлада были пронизаны солнечными лучами, проникавшими сквозь узкие прорези окон. Казалось, коснись этих лучей – и они зазвенят, как струны, волшебной музыкой. Она,
