– Ага, крест причащальный. Папа говорил, что он золотой и с бриллиантами.
– Это с такими блестящими стёклышками? – взглянул на Катерину Иванчиков.
– Не стёклышками, – улыбнулась Катерина. – Это драгоценные камни. Дороже золота.
– Ого, дороже золота! – с мальчишеской непосредственностью причмокнул языком Иванчиков. – А Сорокин этот крест не взял?
– Нет, не взял.
– Стоп! – оторвал Сапежка голову от стола, и его узкие глаза-треугольнички нацелились на Катерину. – А ведь креста нет в церкви.
– Сивак взял. Он зашёл к отцу, показал какую-то бумагу, которую составил Сорокин, и потребовал, чтобы отец отдал ему крест. Отец отдал.
– Это уже что-то новое. Для нас новое, – оживился Сапежка. – А где Сивак мог взять ту бумагу?
– Не знаю.
– Вы все время были в деревне, пока банда там находилась? Сорокина среди бандитов не видели? – допытывался Сапежка. – А когда банда покидала село, Сорокина с ними не было?
– Нет, не было его. А папку бандиты в сарае заперли, и комиссар из Москвы был там, – подала голос Ксения, и глаза её опять подёрнулись туманом и стали как две слезинки, готовые вот-вот пролиться.
Сапежка побарабанил пальцами по столу, сдвинул брови, задумался. Он в чем-то усомнился и высказал это своё сомнение:
– А Сорокин и Булыга не могли… пристать к банде?
– Боже правый! – воскликнула Катерина. – Что вы такое говорите! Какую напраслину на людей возводите!
– А мы, чекисты, и не с такими фактами встречались. Все могло быть: вынудили – они и присоединились.
– Не могло! – вскочила Ксения со скамеечки. – Не присоединились! – Теперь уже она заплакала, упала лицом в колени и вся вздрагивала от рыданий. – Сам ты бандит, сам!
Иванчиков поёрзал на скамье, осуждающе посмотрел на Сапежку:
– Ну, это уж вы того… ляпнули.
Сапежка и сам понимал, что сморозил глупость. Вылез из-за стола, потоптался по хате, тронул Ксению за плечо:
– Ну хватит реветь, я же не утверждаю, я просто спросил.
– Отстань! – дёрнула Ксения плечом, взглянула на него заплаканными глазами. – Противный!
Сапежка вышел, сказав, что идёт искать председателя.
– Он ваш начальник? – спросила Катерина у Иванчикова.
– Не начальник, но он из губчека. Вы простите его, он просто устал, замотался. Видите, спит на ходу.
Ксения перестала плакать, вытерла подолом глаза.
Лишь минут через тридцать вернулся в сельсовет Сапежка, ведя с собою седого, преклонных лет человека. Старик был настолько худ, что его широкие холщовые порты казались пустыми. Борода густая, маленькое личико утонуло в ней.
– Полюбуйтесь на этого фрукта, – сказал Сапежка, показывая пальцем на старика, – на этого председателя советской власти. Мы сидим, ждём его в пустом, стоящем нараспашку сельсовете…
– А от кого запирать? Печать у меня, – буркнул старик и сел за стол.
– Мы его ждём, – ещё больше распаляясь, продолжал Сапежка, – а он, видите ли, погреб чистит.
– А кто мне его почистит?
– Да замолчи ты! – Тонкие губы Сапежки сжались в ровную чёрточку. – Он погреб чистит, а те, кого мы поджидаем, церковь обшарили и очистили. Кто они такие, ты можешь сказать?
– Кто такие? – повторил старик Сапежкин вопрос. – Комиссары, начальники.
– Документы проверял?
– А то как же. Сами показали.
– Внимательно смотрел документы? Мандат читал?
– А что его читать?.. Без этих мандатов начальники сюда не едут. Попросили отвести к попу, я и отвёл. А уж с ним пошли в церковь.
– Во, видали? А? Ну и фрукт. – Чёрные глаза Сапежки вспыхнули гневом. – Откуда они тут объявились? Приехали или пришли?
– Не спрашивал. Может, и пришли. А может, приехали.
– Попа видел после этого?
– Он сам ко мне заходил, сказал, что церковь всю осмотрели и ничего не взяли. Да в нашей церкви и брать-то нечего. Что было, давно забрали комиссары из уезда и сами попы. За три года в приходе четвёртый поп. А у попа взяли золотые часы.
