какого-то буржуя.
– Здрас-сте, товарищ Лагин, – поздоровалась с мужчиной Анюта и первая протянула руку лодочкой. – С комсомольцами и частью сознательной молодёжи противоцерковная работа проведена. Все они за постановление исполкома.
– Правильно, – похвалил её Лагин, и Сорокин понял, что это и есть главный уполномоченный, приехавший закрывать церковь.
Булыга был в своём неизменном бушлате, в тельняшке, кепку держал в руке. Лицо мрачно, нахмурено, густые брови то и дело сползали вниз, сходились на переносице, и тогда казалось, что он вот сейчас разразится криком, руганью.
– Служба идёт? – спросил Лагин. – Конца ждать не будем. В присутствии верующих и объявим декрет. Это и будет актом пропаганды против религии.
– Подождать конца надо, – сказал Булыга, глядя сверху вниз на Лагина. – Ты не знаешь нашу публику.
– Значит, товарищ председатель, плохо агитируете вашу публику. А её давно уже надо было настроить по-советски. Пошли!
Смуглый хлопец в кожанке молчал и посматривал то на Булыгу, то на Лагина, как бы силясь угадать, кто из них прав. «Видно, татарин, а то, может, от Батыя родословная тянется», – подумал о нем Сорокин.
– Пошли! – повторил Лагин и первым направился в церковь, размахивая портфелем.
За ним поспешили Анюта с комсомольцами, хлопец в кожанке. Булыга и Сорокин вошли последними.
Служба шла. Отец Ипполит, видно, заканчивал проповедь. Густо пахло ладаном и воском от свечей.
Лагин, хлопец в кожанке и несколько комсомольцев стояли в шапках. Булыга, как заметил Сорокин, снял кепку ещё в притворе.
– Итак, дорогие мои парафияне, – говорил отец Ипполит, – бог беспределен и непостижим, и лишь одно в нем постижимо – его беспредельность и непостижимость. А то, что мы говорим о боге утвердительно, показывает нам не естество его, а лишь некую сторону его естества, ибо он есть нечто из числа явлений, существующих в силу того, что он выше всего сущего, выше даже самого бытия…
Ипполит видел, как они вошли в церковь, и голос его задрожал, фразы набегали одна на другую, путались слова. Стали озираться верующие, зашикали на вошедших, чтобы сняли шапки. Тот-другой из комсомольцев обнажили головы. Снял шапку и хлопец в кожанке. Лагин упорствовал.
– Ирод, – подошла к нему древняя старушка, – ты в храме. Шапку сними.
Лагин отмахнулся от неё, быстро прошёл к амвону, крикнул:
– Внимание! Слушайте все. Службу объявляю закрытой. Есть постановление уездного исполкома о закрытии вашей церкви – этого рассадника опиума и передаче её со всем имуществом государству. – Он нагнулся, поставил на острое колено свой блестящий портфель, щёлкнул замками, достал бумагу. – Вот это постановление. И я предлагаю прочесть его с амвона вам, гражданин священник.
После короткой гнетущей тишины среди прихожан возник гул голосов. Поначалу голоса были тихие, осторожные – люди ещё не поверили услышанному. Потом гул стал нарастать. Передние угрожающе надвинулись на Лагина, и тот встревоженно принялся искать в толпе Булыгу и хлопца в кожанке. Булыга стоял мрачнее тучи, смотрел в пол.
Ипполит взял протянутую ему Лагиным бумагу, читал молча, держа её на отдалении, лицо его серело, наливалось бледностью. Прочтя, сказал Лагину:
– Огласить это с амвона я не могу. Здесь все написано в оскорбительных выражениях. Это кощунство.
Лагин выхватил бумагу у Ипполита.
– Это саботаж, гражданин священник. Вы отказываетесь исполнить приказ исполкома.
– С амвона читать не буду, – твёрдо повторил Ипполит. – Читайте сами. Церковь передаю в ваше распоряжение. Ключи можете получить хоть сейчас же.
Сорокин, а за ним и Булыга с хлопцем в кожанке пробрались сквозь толпу прихожан к Ипполиту и Лагину.
– Михаил Игнатьевич, и вы, Максим Осипович, – обратился к ним священник, – того, что от меня требуют, я не могу выполнить. Я хочу, чтобы меня поняли: читать это в присутствии верующих нельзя. Это грозит эксцессом. Максим Осипович, вот прочтите…
– За этот самый… за бунт вы и ответите, – осмелел Лагин.
Сорокин попросил у Лагина постановление. Лагин подозрительно посмотрел на него, но бумагу отдал.
Булыга наклонился к Лагину – тот был ему по грудь, – сказал вполголоса:
– Браток, давай сделаем все это после службы.
– В прятки играть не станем, мы откроем людям глаза, – посмотрел тот снизу вверх на Булыгу.
Из толпы прихожан послышался гневный бас:
– Дак это ж они хотят царкву снистожить!
Толпа загомонила, подалась ближе к алтарю. То ли нарочно, то ли по неосторожности пискнула, мяукнула гармошка. Булыга вскинул руку:
– Тихо, сельчане, тихо! Никаких скандалов и безобразий! – И скомандовал комсомольцам: – А ну, брысь из церкви!
