столь, на первый взгляд, очевидным суждением. И вот почему. Человек, произойдя от преимущественно растительноядных приматов, никогда не был стопроцентным хищником. Особенное значение растительная пища приобрела с началом её термической обработки (жарка и варка), а затем при перемещении человека из тропиков на север. И хотя растения не были и не могли быть основными источниками питания человека, но они составляли существенный источник витаминов, и, на более поздних стадиях, лекарств. Источником растительной пищи было собирательство.
Вместе с тем нельзя отрицать и весьма высокую вероятность появления в окрестностях «базовых стоянок» охотников и скотоводов некоего подобия огородов. Вполне возможно, что эти «огороды» поначалу обслуживали в основном «интересы медицины». Как известно, в ранних обществах шаманство и врачевание осуществляется совместно. Поэтому растениеводство первоначально могло иметь и сакральный смысл, о чём все больше свидетельствует современная наука.
Следовательно, поливное земледелие по своей «научно-технической» сути является не революцией, а только значительным расширением и некоторой модификацией уже существовавшей практики. Дотошный читатель тут же возразит, что эта практика, тем более осуществляемая в условиях полива, потребовала новых инженерных решений, и поливное земледелие именно в этом качестве выступило катализатором прогресса. Но читатель, находящийся в плену стереотипов, опять будет не прав.
Сама по себе организация поливов обеспечивалась (и продолжает в большинстве случаев обеспечиваться и поныне!) на редкость примитивным набором мероприятий, извините за упрощение, канавами и дамбами. Древний человек, на финальных этапах загонной охоты делал колоссальные (длиной до нескольких километров) загоны из камня и земли. Их остатки сохранились поныне. Некоторые исследователи именно с такого рода сооружениями отождествляют знаменитые очень древние земляные валы в Воронежской и Орловской областях (хотя есть и иное объяснение появления данных валов). Делались также огромные многометровые ямы-ловушки для крупных животных типа мамонтов.
Поэтому к моменту описываемого нами «Первого сахарского кризиса» человек вполне освоил практику земляных работ и при этом не только умел рыть большие ямы и насыпать протяжённые земляные загородки, но и активно использовал частоколы, плетни и т. п. средства. Так что в условиях влажной мягкой почвы поймы Нила применение всех этих навыков не являлось технической революцией.
Однако есть ещё одно соображение, на первый взгляд не согласующееся с нашей концепцией. Марксистская традиция (да и не только она) чётко делит типы хозяйства на присваивающие и производящие. Ярчайшим представителем последнего, по мнению подобных исследователей, является земледелие. Как мы показали в нашей работе, первым примером типа хозяйства, где земледелие было основой, стало поливное земледелие.
Посмотрим внимательно, в чём суть производящего характера земледелия. Да, собиратели и охотники берут из окружающей среды готовые продукты, которые не были ими выращены. Земледелец выращивает свой урожай. Однако разве земледелец, выращивая урожай, не истощает почву? Собиратель берет из природы растение и превращает его в пишу. Земледелец берет из природы почвенные ресурсы (расходует гумус почв, зачастую хищнически) и в результате тоже получает пищу.
Аналогично охотник промышляет дикое животное, а скотовод выращивает свой скот. Однако скотовод использует пастбище, трава на котором выросла сама.
Так чем же отличается производящее хозяйство от присваивающего? Более бережным расходованием природных ресурсов? Однозначно нет. Мы показали выше совершенно губительные для природы последствия поливного земледелия и некоторых типов скотоводства. Примерами истощения земледельческими цивилизациями (не только древними) природных ресурсов наполнена вся история человечества. Земледелие может быть неистощительным? Да. Но и охота тоже может быть неистощительной. И примеры подобной системы охотничьего хозяйства есть.
Может быть, поливное земледелие потребовало лучшего оснащения орудиями, чем охота и скотоводство? Тоже нет. И мы об этом говорили выше. Однако ещё раз подчеркнём, что долгое время основным орудием древнего земледельца была мотыга и лопата, предметы не более сложные, чем копье и нож. И материалы на копье и мотыгу шли одинаковые. Сначала просто дерево. В итоге – дерево и металлический наконечник (только разной формы).
Таким образом, особенных отличий мы пока назвать не можем. И уж во всяком случае не в присвоении тут дело. Любое производство есть присвоение. Присвоение земли или леса, присвоение руды или нефти, присвоение и дальнейшее использование человеком того, что создано не им, а природой. Без этого присвоения нет производства. Вопрос лишь в длине технологических цепочек от исходного природного ресурса до конечного продукта. Поэтому не в самом факте присвоения разница.
Итак, с точки зрения новизны в использовании тех или иных природных ресурсов или с точки зрения усложнения орудийного парка, короче, с точки зрения научно-технического прогресса первоначальное поливное земледелие не было ни революцией, ни результатом революции.
7. Двуногий скот. Истинная сущность земледельческой революции
Между тем переход к земледелию, действительно, был революцией. Именно осознание революционности этого перехода и довлеет над всеми исследователями, не давая им возможности отстранение взглянуть на вещи и сформулировать истинный смысл этой революционности.
Рассмотрим энергетику жизнеобеспечения с точки зрения энергозатрат (трудозатрат) самого человека. Известны следующие факты изучения современных примитивных племён охотников и собирателей. Для поддержания своей жизни им необходимо не так уж много трудиться. В некоторых условиях мужчинам достаточно в среднем не более четырёх часов в день проводить на охоте, чтобы прокормить семью. Таким образом, значение отношения объёма продукции к трудозатратам в этом типе хозяйств гораздо большее, чем в земледелии.
Аналогично обстоят дела и в скотоводстве. Даже примитивный скотовод, имея в достатке пастбищные угодья и источники воды, может, помимо своей семьи, прокормить десять человек. И это в то время, как десять примитивных земледельцев могут прокормить только одного человека помимо своих семей. Таким образом, относительная доля «прибавочного продукта», выражаясь марксистскими терминами, может быть (и бывает, когда этот продукт отчуждается) гораздо выше у охотника и скотовода-кочевника. Следовательно, пресловутое соотношение продукции к трудозатратам у кочевника-скотовода гораздо выше, чем у земледельца.
Однако и охотнику, и скотоводу-кочевнику нужны большие территориальные ресурсы. Там, где разместится один кочевник, может разместиться десять земледельцев. Поэтому примитивный земледелец отличается от своего предшественника скотовода-охотника (совмещающего эти два занятия) не тем, что мог производить больше прибавочного продукта, а тем, что тратил больше своего труда, но занимал меньшую территорию. Затратами своей энергии, своего труда он как бы компенсировал недостаток территории.
В этой связи интересно напомнить, что во всех земледельческих регионах мира исторически сложилась
