на могучего союзника в борьбе.
— Кажется, он весьма разумный малый, этот твой новый дворецкий, — сказал он.
Тоуд самодовольно просиял и подмигнул Кроту. И тут же снова принялся излагать историю найма Прендергаста, которую он уже рассказывал Кроту во всех подробностях несколько недель назад.
Почему Тоуд был доволен Прендергастом, слушатели понимали очень хорошо. А вот почему Прендергаст захотел служить дворецким у Тоуда? Но хвастливые разглагольствования были прерваны: пробило три часа и заскрипела отворяемая дверь.
— Джентльмены, графиня… Неторопливый и сдержанный доклад
Прендергаста был прерван вторжением самой гостьи, которая пролетела мимо дворецкого, не удостоив его и взглядом, и с пугающим напором устремилась на сбившихся в кучку друзей.
Что она художница, было заметно прежде всего по ее странному и дикому наряду. Первое впечатление вызывало легкий шок, и лишь немного попривыкнув, можно было разобрать подробности ее туалета. Одеяние напоминало блузу или, лучше сказать, спецовку, в каких мужчины-скульпторы обычно обтесывают камень или месят глину. В общем, все это выглядело так, как если бы полотняный чепец работницы-простолюдинки водрузили на изысканную шляпку жены преуспевающего промышленника.
«Блуза» была из тончайшего дамасского шелка, незапятнанно белого и совершенно незнакомого с глиной, масляной краской, скипидаром и грязью, без которых невозможна работа с камнем или холстом. Ее воздушность подчеркивал очень длинный, тоже белоснежный шарф, который прихотливо развевался за спиной у хозяйки подобно ветви экзотического дерева, охваченной порывом ветра. При стремительном движении дамы открылись ее щиколотки в белоснежных чулочках, а на голове красовался алый восточный тюрбан, обильно украшенный бантиками и ленточками.
Ее лицо ярко осветили лучи солнца, проникшие сквозь стекла готического окна: синь и чернота в глазах, румяна на щеках, помада на губах и рубиновое сияние сережек в ушах.
На внушительной груди графини, опередившей при вбегании все остальные части ее тела, в том числе руки и ноги, сверкали золото и жемчуга — брошь и несколько ожерелий.
— Тоуд, любовь моя, мой потерянный брат! — громогласно воскликнула она. — Я вернулась к тебе!
Слегка опешивший от такого стремительного появления родственницы, Тоуд, как мог, старался сохранять присутствие духа, но в конце концов ослабел и попытался спрятаться за Выдру.
Однако было уже поздно. У его кузины оказались длинные, действительно очень длинные руки, железная хватка и огромный напор. Тоуда обхватило что-то гораздо крупнее его, что-то, в чьих объятиях он едва не задохнулся, при этом оно еще издавало вопли радостного узнавания и приветственные возгласы, а от крепчайшего аромата духов Тоуда просто замутило.
— О счастье! — вскричала она, на секунду ослабив объятия, но лишь для того, чтобы с новой силой сдавить бедного Тоуда. — О радость! Я тебя уже обожаю!
— Графиня… Мадам… Кузина… — хрипел Тоуд, готовый лишиться чувств. — Я очень… я рад… я… помогите!
Сила объятий его кузины, безусловно, считалась обычной в богемной среде Парижа. Но Тоуд больше не мог этого вынести. Он все глубже погружался в море шелка, пудры, духов. От всего этого веяло такой женственностью, это было такое острое, неожиданное и восхитительное ощущение, предвещавшее восторги брака, что он… потерял сознание.
V ЛЕТНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Ни Рэт, ни Крот вовсе не желали задерживать экспедицию. А когда они спаслись из Тоуд-Холла и все волнения остались позади, дух приключений и радостного ожидания снова проснулся в них.
День был теплый и солнечный. Рэт сел на весла, и они с Кротом болтали и любовались видом. Одно время они думали, что Выдра мог бы сопровождать их на первом этапе, а потом оставить, если бы у них все пошло хорошо. Но родительский долг вынуждал того присматривать за Порт ли, который хоть и стал с возрастом благоразумнее, но все еще нуждался в твердом руководстве, а иногда и в принуждении.
Кроту тоже не хотелось надолго оставлять Племянника одного. Подросток, недавно поселившийся с Кротом, вне всяких сомнений, был достаточно благоразумен но он такой общительный, он наверняка будет сильно скучать по своему дядюшке. И Выдра предложил приглядеть и за ним.
Если обязанности и вынуждали Выдру остаться на Берегу Реки, его роль в предприятии двух друзей, тем не менее, была весьма значительна. Они с Рэтом долго разрабатывали свой особый язык сигналов, который должны были применять в случае наводнения или другой опасности, чтобы предупредить всех живущих в Реке, на Реке или у Реки. Система была предельно проста, но эффективна: веточка терна, плывущая вниз по Реке, предупреждала о приближающейся опасности, веточка березы показывала, что нужна помощь, а три пучка какой-нибудь обыкновенной прибрежной травы — гравилата или касатика, означали возвращение.
В последние годы не было поводов использовать эту систему сигналов. Жизнь на Берегу Реки текла спокойно и неторопливо, а периодические срывы Тоуда Реку особенно не трогали. В результате вся сигнальная система свелась к шутливым предупреждениям Выдры (выше по течению), направляемым Рэту (ниже по течению): мол, собираюсь прибыть на чашку чая или на ужин. И у Рэта было время вскипятить воду к приходу Выдры. Или, если требовалось что-нибудь покрепче, он успевал протереть пивные кружки и открыть коробку свежего табака.
Однако, когда Крот предложил свой смелый план путешествия вверх по течению, проблема предупреждающих сигналов снова сделалась очень серьезной. Рэт, конечно, мог бы путешествовать по реке и в одиночку — он был хорошо знаком с ее переменчивым нравом, но про Крота этого сказать было нельзя. Он тоже любил лодки, но ни того искусства в управлении, ни того интереса к ним, что у Рэта, у него не было.
Барсук был этим очень озабочен, и Рэт с Выдрой отшлифовали свою систему подачи сигналов. На Выдру была возложена обязанность (а в помощники ему определили Портли) наблюдать за рекой на случай какого-нибудь сигнала от Рэта.
— Я совершенно уверен, что все будет в порядке, — говорил Крот, несколько встревоженный всеми этими приготовлениями и предосторожностями. — Самое худшее, что может случиться, — лодка перевернется, как было однажды, когда я учился грести, но теперь-то у меня опыта побольше.
— Может, и так, — отвечал Рэт, — но мы отправляемся на неизведанные просторы Реки, и осторожность не помешает. Мы-то с Выдрой прекрасно знаем, что Река далеко не всегда кроткая и смирная, у нее бывают разные настроения и капризы, и с ней всегда надо обращаться с уважением. А кроме того, мы и понятия не имеем, какие звери живут в верховьях.
— Наверно, такие же, как мы, — сказал Крот, — или ты думаешь?..
Ему вдруг представились огромные злобные и отвратительные твари, и он призадумался, а такая ли уж хорошая идея это путешествие.
— Не хочу пугать тебя, старина, рассказами о монстрах, что живут выше по течению и подстерегают нас на берегу или в воде, — сказал Рэт, — хотя, я думаю, всем приходилось слышать леденящую кровь историю о Латберийской Щуке.
— Да, — нервно кивнул Крот. Он и правда слышал эту легенду и не любил, когда ему о ней напоминали. Щука, бороздящая темные и таинственные воды, считалась воплощением зла. Крот нахмурился и еще больше засомневался.
— Нет, — продолжал Рэт, которому и невдомек было, как нервируют Крота эти разговоры, — я просто призываю тебя не считать, что
— Я обязательно возьму свою дубину,
— А я — свою верную саблю, которая так хорошо поработала в нашей славной битве с ласками и
